Тим О'Брайен - Что они несли с собой

Правдивую армейскую историю распознаешь по вопросам, которые она заставляет тебя задавать. Скажем, кто-нибудь рассказал байку, а ты потом спрашиваешь: «Это правда?», и если ответ важен, получаешь ответ.

Например, все мы слышали вот эту. Четверо парней идут по тропе. Вылетает граната. Один парень бросается на нее, принимает на себя удар и спасает трех товарищей.

Это правда?

Ответ важен.

Если этого не произошло, чувствуешь себя обманутым. Без привязки к реальности это просто избитая банальность, пустое место, чистой воды Голливуд, неправда в том смысле, в каком все подобные байки неправда. Но если это действительно имело место — а возможно, имело, ведь все возможно, — даже в таком случае ты понимаешь, что это не может быть правдой, потому что правдивая армейская байка от такого рода правды не зависит. Абсолютная истина значения не имеет. Что-то может случиться и быть сущей ложью, что-то, может, и не случилось, но правдивее правды. Вот вам пример. Четыре парня идут по тропе. Вылетает граната. Один парень бросается на нее и принимает удар на себя, но это разрывная граната, и остальные трое все равно погибают. Но перед тем, как погибнуть, один из парней говорит: «Какого черта ты это сделал?», а прыгнувший отвечает: «Да я вечно впросак попадаю», и другой начинает улыбаться, но он уже мертв. Вот вам правдивая история, которая никогда не случилась.

Двадцать лет спустя я все еще вижу солнечный свет на лице Лимона. Я вижу, как он поворачивается, оглядываясь на Крыса Кайли, потом смеется, делает тот дурацкий полушажок из тени на солнечный свет, лицо у него внезапно становится коричневое и лоснящееся… В тот миг, когда его нога коснулась земли, он, наверное, решил, что это солнечный свет его убивает. Это был не солнечный свет. Это была спрятанная 105-я. Но если когда-нибудь мне удастся рассказать историю как надо, как свет точно уплотнился вокруг него, подхватил и поднял высоко на дерево, если бы я когда-нибудь сумел передать фатальную белизну того света, его мгновенную вспышку, очевидные причину и следствие, то вы бы поверили в то последнее, во что поверил Курт Лимон, что для него, вероятно, и было конечной и высшей истиной.

Порой, когда я рассказываю эту истории во время выступления, какая-нибудь женщина потом подходит ко мне и говорит, что ей понравилось. Да, это всегда женщина. Обычно женщина в годах, добродушного темперамента и либеральных взглядов. Она объясняет, что, как правило, ненавидит военные истории, что не может понять, как люди могут упиваться всей этой кровью и грязью. Но эта ее впечатлила. Бедный детеныш буйвола, он так ее расстроил. Иногда женщина даже слезы льет. «Если бы я побывала на войне, — говорит она, — я бы оставила все позади, двигалась бы дальше. Нашла бы новые истории».

Мне тут же кое-что приходит на ум, то, чего я никогда не скажу…

Перед моим мысленным взором встает лицо Крыса Кайли, его горе, и я думаю: Ах ты, тупая стерва!

Она же ничего не поняла!

Ведь это была не армейская байка . Это была история про любовь .

Но такого нельзя сказать. Можно только терпеливо рассказывать эту историю снова и снова, что-то добавляя и что-то опуская, придумывая что-нибудь тут и там, чтобы добраться до сути. «Не было никакого Митчелла Сандерса», — говоришь ей. Никакого Лимона, никакого Крыса Кайли. Никакой развилки троп. Никакого детеныша буйвола. Никаких лиан, никакого мха или белых цветочков. «Все от начала и до конца выдумка», — объясняешь ты тупой стерве. Все до последней чертовой детали — горы и река, и особенно тот несчастный детеныш буйвола. Ничего этого не было. Ничегошеньки. И даже если бы такое произошло, то не в горах, а в деревушке на полуострове Батанган. Дождь лил как сумасшедший, и однажды ночью парень по имени Стинк Харрис проснулся с воплем и пиявкой на языке. Можно поведать правдивую армейскую байку, если просто продолжать ее рассказывать.

И, разумеется, в конечном итоге настоящая военная история никогда не бывает про войну. Она про солнечный свет. Она про то, как рассвет наползает на реку, когда ты знаешь, что должен ее форсировать, и маршем пойти в горы, и сделать вещи, которые боишься делать. Она про любовь и память. Она про печаль и горе. Она про сестер, которые никогда не пишут в ответ, и про людей, которые никогда не слушают.

Когда погиб Курт Лимон, мне трудно было горевать. Я плохо его знал, а то, что мне о нем было известно, не впечатляло. Он разыгрывал из себя крутого солдата, вечно выделывался, распускал хвост, и нередко перебирал с этим. Он отколол несколько опасных шуток, даже пару-тройку таких, которые казались чистым безумием, как в тот раз, когда он разрисовал себе все тело, нацепил жутковатую маску и отправился просить сладости на Хэллоуин. Но после он никак не мог перестать хвастать. Он все трепался и трепался о своих подвигах, прибавляя к ним мелкие красивые детали, которых на самом деле не было. Думается, он был слишком уж высокого о себе мнения, что плохо кончилось. Или наоборот. Возможно, он как раз чересчур сильно старался затушевать то, что слишком низкого мнения о себе.