Мария Метлицкая - Наша маленькая жизнь (сборник)

– Забирай.

Она сказала ему, что домоуправление, куда она недавно перешла работать с завода – удобно, прямо во дворе дома, деньги те же, только нет никаких косых взглядов и «кривых рож» – эвакуируют в Татарию. Он тяжело приподнялся на подушках, долго и мучительно кашлял, а потом попросил ее отоварить талоны на муку – целый пуд, на двух человек, на него и старуху мать.

– Совсем нет сил, – объяснил он. – Говорят, надо стоять по шесть часов, соседа попросить не могу – он сутками на работе. Спаси, Томочка! Иначе сгинем, пропадем. Мать все время просит есть! А у меня нет сил вынести за ней горшок.

«Господи! На воздух, скорее на воздух, – пронеслось у нее в голове. – Иначе я прямо здесь грохнусь в обморок – от этого ужаса, этой вони!» Она схватила талоны и толкнула ногой дверь. В руках она держала свой портрет. Кружилась голова и дрожали ноги. Она быстро дошла до дома, торопливо разделась, встала на стул, сняла со стены фотографию родителей и повесила на освободившийся гвоздь портрет. Отошла чуть в сторону, улыбнулась и вслух сказала:

– Хороша!

Потом она выпила чаю, поела холодной пшенной каши и крепко уснула. Проснулась только к десяти утра – на работу ей было к обеду. В комнате было холодно, и вылезать из-под одеяла не хотелось совершенно. «Буду валяться!» – решила она. На следующий день она сговорилась с сотрудницей и по очереди они отстояли за мукой. За это Томочка отвесила ей два килограмма. Муку она пересыпала в стеклянные банки, закрыла чистой льняной тряпицей – пришлось разорвать почти новую наволочку, очень жалко – и поставила банки под кровать. Вечером она напекла блинов – целую гору. Еще оставалось полбанки клубничного варенья. Ах, какое удовольствие она получила от ужина, впервые наплевав на свою талию. Захотелось спать. Уже засыпая, тепло, под двумя одеялами, она свернулась в клубок – мелькнула мысль про Художника. Стало как-то неприятно. «Да ну! – решила Томочка. – Им все равно уже не помочь: и он не жилец, и его мамаша. А я продержусь о-го-го». Но все-таки царапало по сердцу. Неприятно. Потом она стала мечтать, что муку можно поменять на сахар – она очень любила сладкий чай – и даже на масло. Томочка мечтательно вздохнула и… тут же уснула.

Через неделю она уезжала в Татарию. Муку пересыпала в наволочку – сколько смогла унести, остальную оставила там же, под кроватью. Нежно упаковала свой портрет в старый пододеяльник и поставила за шифоньер. В чемодан положила любимые платья, кофточки, новые туфельки на каблуке, пару белья, покрутилась по комнате – ах, да – еще пудру и духи. Фотография родителей осталась лежать на подоконнике.

В Татарии она оказалась в колхозе – прежде передовом. Заправлял всем старый председатель – крепкий пятидесятилетний мужик без одной ноги – по этой причине его не взяли на фронт. Поселили Томочку у бабушки Юлдуз. Старушка была крошечного роста, круглая, как колобок, в белом платочке по самые брови. Целый день она крутилась по хозяйству – мела избу, ходила за курами, коровой, ныряла в погреб за картошкой, варила густой суп с квадратной лапшой, которую тут же ловкими и быстрыми движениями резала сама. А вечерами молилась. На фронт ушли трое ее сыновей.

Томочке она выделила закут с железной кроватью на панцирной сетке, уютной, мягчайшей периной и двумя подушками из гусиного пуха. Томочка ей подарила свою шаль – по синему фону красные розы, – отсыпала муки, и бабушка Юлдуз сказала, что кормиться они будут вместе. Вечером зашел председатель, Томочка сидела на кровати, закутавшись в пуховый платок, и плакала, глядя на кирзовые сапоги, телогрейку и брезентовые варежки, выданные ей накануне. Завтра ей предстояло выйти в поле – собирать морковь и свеклу.

Председатель долго смотрел на нее, потом тяжело вздохнул и сказал:

– Куда вам в поля! Приходите с утра в контору – будете помогать бухгалтеру. – Развернулся и резко вышел, стуча протезом по деревянному полу.

– А ты понравилась ему, девка, – усмехнулась старая татарка. – Вообще-то, Иваныч у нас мужик суровый, нежалостливый. Живет бобылем – жена его померла, третий год как. Честный мужик, справедливый. До баб не жадный.

Томочка снесла телогрейку и сапоги в сени. На работу она ходила в старом котиковом жакете, подаренном еще Руководителем, и фетровых ботах. Очень экономила пудру и помаду – их осталось совсем немного. Мазала руки на ночь топленым маслом, а лицо – сметаной. Готовила и прибиралась по-прежнему бабушка Юлдуз. Томочка приходила из конторы, ужинала и ложилась в кровать – слушала радио или читала книжки, взятые в библиотеке. Председатель, мужик, не искушенный в женском вопросе, лаской не избалованный, потерял голову от Томочки сразу и бесповоротно. Об этом конечно же заговорило все село. Приходил вечерами к бабушке Юлдуз, сидел часами, смущал Томочку. Она очень уставала, ей хотелось спать, а приходилось общаться, выдумывать темы для разговоров, рассказывать о себе. Сошлась она с ним месяца через два, и он предложил ей переехать в его дом. Томочка отказалась. К чему ей это? Стирка, готовка, огород – обычная бабская работа, от нее не открутишься, все на глазах, все на виду. А здесь, у старухи, она на всем готовом – даже тарелку за собой не моет. Маникюра и лака на ногтях, конечно, нет, но руки свои она сохранила вполне. Ему так объясняла свой отказ: