Дмитрий Липскеров - Последний сон разума

Народу в квартире Ильясова набилось превеликое множество. Эксперты сновали по всем углам, собирая что-то в специальные пакетики, фотографируя предметы.

– Понятых можно отпустить! – приказал Погосян. – Понадобятся – вызовем!

– Чутье какое-то мне подсказало, что эта квартира! – восторженно рассказывал Синичкин, когда семья Митрохиных отбыла в свое жилище. – В ней преступление произошло!

– Ай, молодца! – похвалил майор. – А чего ж тогда одежда на берегу нашлась аккуратно сложенная?

– Одежда? – переспросил капитан, не найдясь, что ответить.

– То-то и оно-то! Много вопросов в этом деле! Ухо на свалке, одежда на берегу, кровь в квартире…

– Я – не логик, – вздохнул Володя. – У меня интуиция, а что с ней делать

– не знаю!

– Расследуй, расследуй! – подбодрил начальник…

К вечеру, к новостной программе по телевизору, Синичкин вновь почувствовал себя плохо. Отчаянно заболели ноги, и он перебрался на кровать в спальной.

– Опять опухли! – всплеснула руками Анна Карловна, стащив с мужа брюки. – Сердешный ты мой!

И действительно, оглядев свои конечности, участковый обнаружил их раздувшимися на треть, что неожиданно порадовало его.

Авось разнесет втрое! – зафантазировал он. – А там, глядишь…

Синичкин осек свой не начатый полет и правильно решил, что будет день, будет и пища!

Ночь прошла бессонной, так как Володя прислушивался к ляжкам, чувствуя, как они растут, как набухают, растягивая кожу, и не смел радоваться такой удаче.

Наутро Анна Карловна вызвала бригаду «скорой помощи» из милицейского госпиталя и Синичкина под вой сирен отвезли в привычное место, где еще не успели раздвинуть его кроватей, так как раненых героев-милиционеров не нашлось в этот день, во всех промахнулись, а потому капитана положили на належанное место.

Через некоторое время в палате появился и.о. главврача с сантиметром в руках и тщательно измерил ноги Синичкина.

– Двести десять сантиметров! – с улыбкой сообщил он, и участковый от такой радости решил немножко закапризничать и стал требовать вернуть нянечку под названьем Петровна на прежнюю должность.

Кандидату в Книгу рекордов отказать не смогли и послали тотчас за старушкой.

Бывший ассистент отбыл в свой кабинет и стал связываться с Жечкой Жечковым, дабы тот немедленно приезжал и фиксировал рекорд. Но болгарин отсутствовал в городе, выехав в сельские угодья, дабы зафиксировать самую большую картофелину, выросшую на земле-матушке, – в четыре кило весом.

– А когда будет? – нетерпеливо поинтересовался и.о.

– Через два дня, – ответили ему.

Ночью Синичкин с удовлетворением отметил, что ноги опять вспыхнули ярким светом, и, спрятавшись под одеяло с головой, он стал рассматривать прозрачные ляжки, в которых на сей раз ничего не перетекало, а казалось, кожа раздута каким-то голубым воздухом, как будто в ноги забралось небо и по этому небу плывут облака.

Красота! – радовался Синичкин.

На мгновение ему показалось, что в подкожных небесах даже пролетела птица, и капитан захихикал, чем разозлил соседа, лежащего возле окна.

– Чего свет зажигаешь? Чего ржешь по ночам?!

Участковый подумал, что это все тот же сосед-сержант, а потому, отключив в ногах свет, командным голосом отчитал нахала:

– Если всякий сержант со слоновьим яйцом будет так разговаривать с капитаном, то завтра он станет рядовым с двумя слоновьими яйцами!

– Во-первых, я не сержант! – донеслось от окна уверенно. – Я полковник! Во-вторых, у меня нет слоновьего яйца, а простой аппендицит, а в-третьих, если вы, капитан, будете мешать спать своим идиотским смехом, то я вам самолично дам в морду!

– Да пошел ты! – не испугался кандидат в Книгу рекордов Гиннесса. – Ишь, напугал, полковник!.. Меня сам генерал привилегирует здесь, так что полковник может живо превратиться в лейтенанта.

Тут Синичкин, конечно, хватил, что быстро понял, так как с постели у окна поднялась крепкая фигура и молчаливо направилась к его кроватям.

Володя здорово испугался и на весь госпиталь позвал:

– Петровна! Петровна-а!

Полковник прервал свое нашествие и остановился посреди палаты, освещенный луной: он напоминал вурдалака из иностранного фильма, напоровшегося на испуганного героя, вооруженного осиновым колом.

– Чего орешь, умалишенный!

– Позовите Петровну-у! – продолжал взывать Синичкин.

– Чего орешь, спрашиваю?! – занервничал офицер.

В коридоре послышались шаги, и полковник, словно мальчишка, запрыгал к своей кровати, держась за прооперированный бок, и спрятался под одеяло по самые глаза.