Дмитрий Липскеров - Последний сон разума

Митрохин не успел ответить на вопрос, как из спальни появилась утирающая кровавые сопли Светка. Ее расплывшееся лицо заливали слезы справедливого гнева, а черная комбинация просвечивала огромными грудями.

– А ну, валите отсюда!

– Да что с тобой? – попытался было наладить ситуацию Мыкин.

– Пять минут даю!

Ее глаза, подпорченные болезнью щитовидки, зло вращались по кругу.

– Кому сказала – валите, гады! Иначе подо мной мент живет, так я вам жизнь сладкую обеспечу!

Проворству тепловика можно было позавидовать. Он вскочил со стула, бросился к продавщице и поцеловал ее в самые губы надолго. Затем, когда она оторвалась, как вантуз от раковины, в ее ухо стали засыпаться слова неистовой любви и уважения к ней, как к кулинарке и женщине, а в оправдание Митрохину Мыкин привел доводы серьезные, мол, жена друга фригидна и мужчине приходится жить по году монахом.

– А ты смеяться над ним, – добавил тепловик. – Нехорошо!

Слова Мыкина поколебали решительность Светки. Она поглядела на Митрохина и, как истинная русская женщина, пожалела его всем животом, отходчиво забыв о недавних побоях.

– Вот что, мальчики, пойду я к своему грузчику! Как он там без меня с грудняшкой! А вы живите тут покудова!

Она качнулась во хмеле, затем натянула поверх комбинации платье, обула пухлые ноги в сапоги, накинула пальтецо с меховым воротником, всхлипнула и захлопнула за собой входную дверь.

– Как думаешь, – струхнул Митрохин, – заложит?

– Я бы тебе сейчас выстрелил в голову!

– Ну прости, прости!

– Светка – человек!..

– По граммульке? – предложил Митрохин.

– Плесни.

Они выпили и расслабились окончательно.

– Пошли спать! – скомандовал тепловик.

Оба зевали, а потому по-быстрому поднялись, прошли в спальню и улеглись в одежде на кровать, в которой еще недавно их ублажала Светка.

Через пять минут друзья храпели.

Митрохин не зря волновался. Спускаясь по лестнице, Светка услышала в квартире № 12 жизнь и тихонько постучалась в дверь проживающего соседом милиционера.

Совершенно пьяный, но крепко стоящий на ногах майор Погосян открыл ей, пригласил даму внутрь, помог снять пальто и проводил к столу, который был заставлен армянской едой и украшен двумя бутылками ереванского коньяка.

– Садись! – скомандовал он и плеснул коньяку в фужер.

И она села и выпила.

И он выпил.

Молчали, а потом майор сказал, что скоро отправится на тот свет.

Светка хотела было опротестовать такое заявление, но язык во рту умер.

А потом они с майором здесь же, возле стола, любили друг друга, но оба чувствовали в нежных местах анестезию, а потому быстро прекратили это занятие и вернулись к алкоголю.

За окном горела луна.

Они сидели и молчали, пока к окну не подлетел какой-то голый мужик с огромными ногами, похожими на дирижабли, к тому же горящими светом, как луна на небе. Мужик и луна сочетались цветовой гаммой.

– А я его знаю, – пролепетала Светка пьяно. – Это участковый из Пустырок. Он меня про Ильясова спрашивал…

– Здрасьте, товарищ майор! – донеслось из открытой форточки.

– А, это ты, Синичкин, – признал командир. – Летаешь?

– Летаю, – согласились из-за окна.

– А я, вот видишь, тут с женщиной!..

Светка совсем не удивлялась, что какой-то мент летает за окном, к тому же светится. Ей, отравленной алкоголем, вдруг захотелось пожаловаться стражам порядка, что ее побили в своей же квартире, но язык по-прежнему не слушался, и она перестала сопротивляться усталости, закрыла глаза и заснула. Сквозь сон Светка чувствовала, как пальцы майора трогают ее грудь, но она была во сне не против, да и, как помнится, наяву тоже.

– Умру я… – услышала продавщица и не знала, приснились ей эти слова или прибыли из реальности. – Скоро Новый год!..

Митрохин и Мыкин проснулись следующим утром с распухшими головами и медленно поползли к холодильнику. В нем они нашли бутылку финской водки, которая, как гласила реклама, когда-то была холодной родниковой водой, откупорили ее, потрясываясь организмами, и по очереди хлебнули сорокаградусного родника.

Огурец в белом «Аристоне» нашелся один, да и то вялый; им хрустнули по очереди и после в унисон сказали блаженное «а-а-а-а!».

Затем сожрали яичницу из восьми яиц, помеченных буквой «А», значит диетических, потом глотнули из родника уже цивилизованно, через стопки, и сели в разные углы комнаты, слегка порыгивая от удовольствия.

– Светка – человек! – блаженно проговорил Мыкин.