Абель Поссе - Путешествие в Агарту

Я сел на песок у своей палатки, окруженный завесой песчаного ветра.

Вот офицер приближается ко мне. У него огромные усищи, как у мексиканского бандита. Поняв, что он сказал или хочет сказать, я протягиваю советскую визу Роберта Вуда. Это пропуск с прекрасно сфальсифицированной печатью советских властей. Офицер уносит его, чтобы получше рассмотреть при свете фар. Судя по всему, его руки никогда еще не переворачивали ни одной страницы. Он похож на бизона, несущего канарейку между копытами.

Сейчас я должен достать револьвер или же окончательно отдаться на волю случая.

Офицер подходит и возвращает мне паспорт. Кажется, он на свой манер отдает мне честь. Как будто уже слышал обо мне, как будто его предупредили.

Они уехали.

Я пишу об этом, еще не оправившись от удивления. Я понимаю, что это еще одна выходка флегматичного проказника Роберта Вуда и что он спас мне жизнь. Да, это призрак. Но призрак человека, учившегося в Оксфорде.

Глядя на дату в дневнике «21 апреля», я понимаю, что она воображаемая. Но пока я буду видеть в своем дневнике слово «апрель», это будет мимолетным напоминанием о зелени, которая пробивается сейчас на берегах Некара.

Мне стоило огромных усилий установить секстант для измерений. Приходится бороться с непреодолимой сонливостью. Я не так привычен к непрестанно бушующему ветру, как сармунги.

Совершенно невозможно определить высоту солнца, оно превратилось в неподвижный отсвет, затянутый песчаным покровом. Я отказываюсь от своего плана.

Тщательно заворачиваю хронометр в пропитанную воском ткань. Этот песок, мельчайший, как пространство, отводимое на циферблате одной десятой секунды, может забиться внутрь и окончательно испортить чувствительный швейцарский механизм.

Страшно устав, я вытягиваюсь на верблюде, и тот везет меня, словно я безжизненный куль.

По-моему, мы достигли точки «А». Я довольно тщательно все рассчитал, несмотря на то что двигались мы медленно и неравномерно. По ночам у себя в палатке я подпарываю подкладку куртки и достаю непромокаемый конверт. Там хранятся данные о координатах. Конечный итог трудов Аненэрбе – две конкретные цифры, противостоящие безумию. При свете фонарика цифры производят странное, зачаровывающее впечатление.

Это стоило мне огромных усилий, но я все же сумел при помощи компаса перенести эти данные на карту. Потом соединил все точки, и наконец получился треугольник. Я всего в шестидесяти или семидесяти километрах от Агарты!

Хотя мне не удалось точно определить точку «А» (102° восточной долготы и 47° северной широты), ошибка не может превосходить 30–40 километров.

Я страшно взволнован. Я осознаю всю свою слабость и, быть может, нищету, когда полные песка слезы капают на руку, держащую перо.

Мои расчеты не могут быть ни ошибочными, ни иллюзорными. В полдень я попытался установить секстант. Сармунги смотрели на меня, ничего не понимая в этом занятии, оно кажется им бессмысленным ритуалом солнцепоклонника. Мне очень трудно стоять неподвижно под желтым ветром, стараясь навести цейссовскую линзу на колеблющийся солнечный блеск. Получив нужную цифру, я бросаюсь к хронометру, который блестит на шершавой охристой земле как экзотическая драгоценность. Кажется, мне удалось определить 47° северной широты, но у меня нет сил еще раз замерять высоту, чтобы уменьшить погрешность расчетов.

Стараясь вернуть себе силы, я медленно съедаю кусок мяса, который мелко крошу или разбираю на волокна. Медленно выпиваю прокисшее козье молоко, нечто вроде питательной простокваши.

Я хватаюсь за свою ручку. Тщательно протираю ее и убираю в деревянный футляр. Она стала для меня очень важной частью жизни.

Благодаря ей я сохраняю способность размышлять. Это «серебряная нить» моего глубинного «я», которое порой затуманивается, но стоит мне уединиться с наступлением сумерек, чтобы начать писать, как оно вновь обретает четкость.

Вчера вечером мы поднялись на возвышенность, где ветры, кажется, меняют направление. Там были руины, почти неразличимые в темноте. Сегодня утром небо совершенно расчистилось, и мы увидели, что находимся у подножия скалы, которая когда-то служила опорой для каменных сооружений.

Мы взошли на холм. За южной частью разрушенного города открывается захватывающее дух зрелище: отвесная скала нависает над пропастью в несколько сотен метров, а внизу расстилается бесконечная пустыня. К счастью, мы движемся не в этом направлении.