Абель Поссе - Путешествие в Агарту

Грибен говорит мне: «Ты, конечно, помнишь Левиных! Бабушка Левина всегда бросала нам по конфете, когда мы проходили под ее окном на Банхофштрассе. Дочери (одна работала в галантерейной лавке, другая – в магазине «Кроне») раздевали бабушку. Сами они уже были голые. Пергаментные фигуры в тумане. Они поддерживали парализованную бабушку. Могу тебе сказать, они раздевали ее с любовью. Но позвала меня именно Мика. Мика! Пианистка из нашей компании, та, которая подражала Саре Линдер, [105]и которую я… Конечно же ты помнишь! Ты же помнишь, как мы любили Мику!»

«Солдат смотрел на меня. Меня бросило в жар, я весь покрылся испариной. Мика махала мне рукой и улыбалась! Улыбалась как оскаленный череп. Все они танцевали с нами на ежегодном балу в «Шлоссе». Все мы подходили поздороваться к столу бабушки Левиной, которая знала самого Падеревского! [106]Солдат смотрел на меня, ожидая приказа. «Я их не знаю, – сказал я ему. – Не позволяйте себя обманывать, иначе сами окажетесь на дне ямы». Наверное, в такую минуту восприятие обостряется. Мы были в тридцати метрах от нее, но Мика, словно услышав мои слова, повернулась к бабушке и с любовью, очень бережно принялась помогать ей спускаться в кровавую могилу. Вскоре я услышал несущую облегчение смертельную очередь».

Я тщательно записываю все. Это слова Грибена, но я почувствовал нечто ужасное. Это сатори, как здесь называют неожиданное и полное осознание истины. Я осознал банальность зла. Я побывал на месте Грибена и, несмотря на свою слабость, ощутил жар, и капли пота катились у меня по лбу и подмышкам. Это был его пот в тот момент, когда он увидел, как всеми уважаемые фрау Левины, обнаженные, в молчании готовятся к унизительной смерти, которую придумали для них мы.

Банальность зла предстала передо мной во всей своей силе. Все, что было с нами, оказалось не более чем дурацкой историей. Скандал, устроенный пьяным идиотом, который вытаптывает сад, выкрикивая слово «Возрождение»!

Кажется, здесь стало очень холодно, и молодые монахи из милосердия разводят огонь в железной печке.

Я целые часы провожу то в Нагольде, то в Аберпорте. Говорю по-английски с собственным отцом.

Я знаю, что брежу. Иногда у меня бывают минуты просветления, и тогда мне удается что-то записывать.

По-моему, у меня выпали волосы.

Меня убивают с восточным изяществом. (Я пытаюсь спрятать то, что они заставляют меня жевать. Но они насильно вливают в меня бульон, пахнущий жиром ягненка.)

Я медленно пью воду из термоса. Она уж точно чистая. Я стараюсь держаться. Сейчас утро. Вчера был решающий день для моей миссии. Приходил Просветленный, тулку Гомчен Ринпоче.

Я очнулся от забытья, потому что почувствовал, что рядом с моим помостом, перед дверью, кто-то есть.

Его величие подсказало мне, кто это. Он молчал. Казалось, он терпеливо дожидается, когда я очнусь.

Насколько я помню, он говорил едва слышным голосом, на чистом немецком языке.

– Вы должны вернуться. Вы должны уйти. Вы должны вернуться к руинам, которых заслуживаете. Ваша страна проиграла, там только руины, огонь и смерть. Уходите.

Кажется, я пробормотал имя Агарты и попытался сказать что-то о высших силах. Кажется, я смог заговорить, но не услышал собственного голоса. Нечто похожее произошло во время моей первой встречи с Просветленным, сразу по приезде в монастырь.

Я попробовал приподняться, но сил было мало. Мне не хотелось смотреть в упор на этого человека. Его лицо, само его присутствие были для меня упреком.

– В этой войне потерпели поражение все твои народы. Колесо времени повернулось, но в другую сторону. Это начало конца тех, кто пытался присвоить себе все. Кто все хватал, все измерял, изменял. Конец разрушителей мира. Вам не принадлежит ничего из того, что вы захватили: вы проходите, лишенные бытия, как лебедь, который пролетает над озером, не замочив перьев. Вы так свято верите в смерть, что в конце концов обретаете лишь ее. Это конец для всех твоих народов. Ты со своим чрезмерным янем [107]– воплощение всех этих людей. Ты – воплощенное поражение тех, кто унижал Восток. Да, колесо времени повернулось, но в другую сторону.

Он поражал своим величием, несмотря на хрупкость. Это был не просто старец, облаченный в шелковую тунику, с морщинистой кожей, похожей на сухой пергамент.

Я уверен, это был не сон. Несмотря на то, что Гомчен Ринпоче будто излучал некое сияние, волны света.

– Поднимаются народы, долго ждавшие своего часа. И прежде всего Китай.