Сергей Самсонов - Кислородный предел

— У меня такое ощущение, — начинает Марина, — что рабочих на заводе… ну, как-то физически мало. Как будто, ей-богу, вымерли все. Ведь сколько мы рассылок делали… «Уважаемый акционер! Заставь свои деньги работать! Мы защитим твои законные права! Нет — произволу директоров! Они просто захапали все! Останови зарвавшегося вора!..»

— Ага, и хоть бы хны! — соглашается Разбегаев. — На собрания от силы человек пятнадцать-двадцать приходили.

Где остальные? Их что, Гафаров после смены запирает в стойлах?..

— Ну а чего тут удивительного? — говорит Байтукалов. — Хозяева ведь тоже не сложа ручонки нашего прихода ждут. Поди, под угрозой массовых увольнений велели рабочим ни в какие контакты с пришельцами не вступать.

— Ну, так просто уволить нельзя. Тем более акционера.

— Ага, они-то хоть об этом знают, что они акционеры?

Десяток комбинаций друг за дружкой он нащупывал, и все они с хрустальным звоном рассыпались о надолбы Туровского. Диаграмма собственников акций (а вместе с ней и целый мир) бесконечно дробилась на частности, и не мог Сухожилов найти в этом хаосе единственную точку, из которой развернется гармония, и все возможности, просветы, выходы, едва раскрывшись, схлопывались, и, как мешком, он был ушиблен, оглушен унизительной перспективой ничьей, неотразимой неизбежностью позора. Но вдруг наметилась какая-то наивная и смутная мелодия — смысл Марининых слов наконец-то, как будто сквозь вату, дошел до него, — которую он тотчас выгнал вон, как бедного родственника настоящей идеи, но мелодия вдруг самостийно разрослась в такую оглушительную достоверность победы, что весь он внутренне затрясся от накатившего торжества.

— А-а-а-а-а-а! — возопил Сухожилов истовым шепотом. — Я — мудак.

— Поздравляю — сказал Разбегаев. — Какая, главное, самокритичность.

— Эх, Аким-простота! — продолжал сокрушаться Сухожилов. — Ищу рукавицы, а обе за поясом.

— Все, Кащенко! — констатировал Разбегаев. — Прибаутки в ход пошли.

— Значит, как будто вымерли все? — Сухожилов страшно вперился в застывшую Марину. — На заводе рабочих физически мало, ну-ну. А площади и обороты за последние лет пять не сократились — только выросли?

— Ну да.

— Ну а цифры по приросту и естественной убыли населения Менделеевска? Посмотри, родная, посмотри — я тебе за это ручку поцелую.

— Ну, есть… Семь тысяч умерших с две тысячи шестого.

— Понятно, — усмехнулся Байтукалов, — нефтехимия виновата. Ароматические углеводороды.

— Якут, я тебя сейчас убью. В Менделеевске полсотни тысяч населения. Семь-восемь тыщ из них — рабочие завода. Постоянно. Одно число.

— И что?

— А то — акционеры на заводе мрут. А новые рабочие, которые приходят, молодые, — они уже без акций поголовно все, не собственники. Ну а у мертвых ничего уже нельзя купить.

— Какие мертвые? О чем ты? Бредишь?

— Сорок процентов от общего числа физических держателей — это мертвые души. И это триста тысяч акций минимум!

— Где ты, где ты, белая карета?

— Смотри, дебилоид: по уставу, после смерти физика его бумажки переходят по наследству оставшейся в живых семье покойного, ведь так? А в права наследства родичи покойных не вступали, потому что реестр Нижнекамска ведет эмитент, и выписок из реестра он никому не давал. И акции как числились за мертвецами, так и числятся. Вот поэтому и скупка пыли нам ничего не дала.

— Туровский — идиот, прости? Гафаров — даун?

— Да почему же даун-то? Проверить как? Тем более и проверять-то некому. Не этим же наследникам-колхозникам. Ежемесячные выплаты по акциям — это, в масштабах завода, миллионы рублей. Вот тебе и схема сокращения расходов. Четыре тысячи акционеров как бы есть, и дивиденды им как бы выплачиваются. Второе: если мы через скупку попытаемся зайти, то будем охотиться за армией призраков. Это, брат, не бетон — это белые пятна и черные дыры.

— Ну, ясно. Дальше что?

— Если нельзя купить у живых, то мы у мертвых купим, Теми датами, когда их честные, рябые души еще находились в земном воплощении. А потом — «Гринпис» не спит, природнадзор не дремлет — мы выносим меру об аресте всех оставшихся процентов. И заходим по-жесткому с протоколом о досрочном прекращении полномочий.

— Ты бы, Серый, лучше сразу на себя заяву прокурору накатал.

— Извините, дяди-тети. Акции — ничьи. В буквальном смысле пыль. Ну, хорошо, Гафаров сразу в суд метнется — рассказывать, что он четыре года мертвецов за живых выдавал и дивиденды регулярно им выплачивал. А мы за это время прогоним их активы через три прокладки. И они уже будут никто. И мертвое так и останется мертвым, а съеденное — съеденным. О, боги! Восхваляю безропотность и всепрощение тех, чьи ясные глаза, опустошающие тайной, глядят на нас поверх кладбищенских оград! — Сухожилов, поклонившись, кончил.