Марианна Язева: Кафе

- Бинт-то сними уже, страдалец! - посоветовала чудо-знахарка, удовлетворившись проведенным контролем.

Григорий послушно занял освободившуюся табуретку, разулся и, стесняясь сомнительной свежести носка, торопливо смотал эластичный бинт и сунул его в карман.

Женщина цепко взглянула ему в лицо.

- Студент? - поинтересовалась она.

- Вроде того...

- Экий ты, брат... уклончивый!

Она усмехнулась, продолжая внимательно изучать его лицо. Григорий постарался выдержать ее взгляд, но далось ему это с трудом. Пауза затянулась. Надо было, видимо, что-то сказать.

- Я вам очень благодарен, - начал он неуверенно. Она снова усмехнулась. - Правда, я совсем не понимаю, как вы это...

- А это нужно?

- Что? - не понял он.

- Понимать. Как я это. Это нужно?

- Да нет, наверно... но интересно же! Я никогда не сталкивался...

- Лучше бы ты не сталкивался с коньячком, студент, - жестко перебила его спасительница. - Чем полировал, пивком? Профессионал!

- Так вышло, - Григорий почувствовал одновременно смущение и раздражение, - терпеть не мог, когда воспитывают. - Это случайно, я вообще-то никогда... Я же спортсмен...

Про себя тут же подумал, - если скажет что-нибудь пошлое про литробол - уйду. Поблагодарю еще раз - и смотаюсь. Что теперь, в самом деле, до утра ее выслушивать?

- Ну и ну, надо же - спортсмен!

Она даже головой недоуменно покрутила. Потом замолчала, и Григорию показалось, что она, не отводя взгляда от его лица, смотрит при этом куда-то внутрь себя. В молчании прошло секунд десять, взгляд ее снова стал осмысленным, и она произнесла:

- Бегаешь, оказывается? Стайер?.. Ну и молодец, значит.

И, потеряв интерес к своему недавнему пациенту, равнодушным уже и усталым тоном сказала, направляясь к вешалке:

- Так и не пей, значит, если спортсмен. Не велика беда - подружка обидела. Сколько этого еще будет... это все цветики.

Она так и сказала - не "цветочки", а "цветики".

- Надо держать удар, студент. Выносливость нужна не только на дистанции... стайер.

Она сняла с вешалки висящую в углу куртку-"аляску", но неожиданно чертыхнулась, повесила ее обратно, прошла мимо стоящего дураком Григория к батарее, под которой грелись массивные ботинки туристического вида, переобулась и снова вернулась за курткой.

- Ну, пошли, что ли, - бросила она через плечо. - Закрывать буду. Твоя одёжа там, в гардеробе... одна осталась.

Они вышли в зал. Там уже торчали ножками кверху взгроможденные на столики стулья, и долговязая девица все в таком же синем рабочем халате энергично орудовала здоровенной шваброй.

- Лиза, я ушла! - сообщила спутница Григория долговязой.

Та выпрямилась, кивнула головой:

- Пока, Анюта! Не забудь завтра, принеси!

- Сказала же, не забуду!

Женщина, оказавшаяся Анной, кивнула Григорию в сторону гардероба, где висела его одинокая куртка. Он оделся, и они вместе вышли в морозную темноту.

Было уже хорошо за полночь.

Анна молча зашагала к дамбе, Григорий пошел рядом, с удовольствием ощущая себя абсолютно бодрым и здоровым. И еще ужасно голодным.

- Анна, - решился он заговорить уже у самой дамбы. - А все-таки, как вы это делаете? Это же просто фантастика, - такие способности... и в каком-то гардеробе... И как вы про Нину... ну, про девушку мою... откуда? Или я по пьяни чего-то наговорил?

Анна то ли фыркнула, то ли просто кашлянула, и промолчала. Только метров через пятьдесят она глухо - через высоко намотанный шарф - сказала:

- Ты еще спроси, стайер, почему Перечесовы в этой забегаловке играют. Или Степантос барменствует. А Лизетта полы драит. Это, может, один Ксанпалыч и знает...

И снова замолчала, широко печатая шаг.

Григорий не понял ровным счетом ничего, и тут же честно в этом признался.

- А тебе это надо? - в который уже раз буркнула сквозь шарф его спутница и вдруг резко остановилась. Оказывается, чтобы растереть прихваченные морозцем коленки. Конечно, что это за одежка - протертые джинсики! Экстренный массаж был произведен, кровообращение восстановлено, и они отправились дальше.

Больше вопросов Григорий не задавал.

Выйдя на набережную, Анна тут же тормознула частника на старенькой "шестерке", небрежно кивнула отказавшемуся ехать Григорию и укатила. Он же отправился пешим ходом домой, раздумывая, что сказать матери, которая, конечно же, уже проснулась и не обнаружила дома ни сына, ни ужина, который он должен был традиционно приготовить.

Мать, к его огромному удивлению, не стала ни о чем расспрашивать, молча водрузила на зажженный газ сковородку с жареной картошкой и ушла в комнату смотреть какую-то телепередачу.