Лея Любомирская - Лучшее лето в её жизни

– А он-то откуда знает?! – возмущенно спрашивает Инасия.

– Не знаю. Кто-то из студентов сказал. Разве это важно?

– Он за этим вас и пригласил в гости? – спрашивает Сузана.

– Ну… в общем да. – Профессор снимает запотевшие очки и тщательно протирает их мятым носовым платком.

– Ну надо же, – шипит Инасия. – Другого времени не нашел! Обязательно надо было испортить вам обед! А вы его так ждали!

Профессор Вила-Нова-и-Куньяш снова надевает очки и печально улыбается.

– Сладкий рис тем не менее, как я и предполагал, был выше всяких похвал. – Он подхватывает Инасию и Сузану под руки и ведет их по коридору. – Знаете, девочки, когда мне было столько же лет, сколько вам сейчас…

Сузана и Инасия обреченно переглядываются. Сузана корчит «рожу номер пять», а Инасия тяжело вздыхает – даже если бы она могла сейчас достать тетрадку и ручку, на ходу совершенно невозможно рисовать.

«А денег мне на обед?!» – возмущенно думает Зе Мартиньш, не глядя на маму и пытаясь носком ботинка перерезать пополам длинного грязно-розового дождевого червя.

– Да, чуть не забыла, – говорит мама, – вот тебе… – Она достает из большой бесформенной сумки потертый мужской бумажник и вытаскивает оттуда купюру в триста эшкуду. – Пообедаешь в кафе у Жоржины. Можешь у нее же и пополдничать. И оставь червя в покое, что он тебе сделал плохого?!

«А чего он тут ползает? – думает Зе Мартиньш, нехотя делая шаг назад. Сильно помятый червяк пытается уползти сразу в две стороны. – Кстати, триста эшкуду и на обед и на полдник не хватит!»

– Хватит и еще останется, – говорит мама. – Если, конечно, лотереек не покупать.

Зе Мартиньш с недовольным видом сворачивает купюру в трубочку и засовывает ее в карман. «Если я, допустим, не пообедаю, – думает он, – то можно и лотерейку…»

– И не вздумай потратить деньги на что-то другое! – угрожающе говорит мама. – Я вечером спрошу у Жоржины, обедал ты или нет!

– Да ладно, – бурчит Зе Мартиньш. – Я и не собирался…

Мама улыбается.

– Иди тогда, – говорит она, звонко целуя Зе Мартиньша вначале в одну, потом в другую щеку. – Христос с тобой.

Зе Мартиньш обнимает маму, потом разворачивается и быстрым шагом скрывается в переулках.

«Триста эшкуду, – думает он, то и дело трогая купюру в кармане. – Бедная мама… Интересно, в каком году она сейчас живет?»

«Не пообедает, чует мое сердце, не пообедает он, – с беспокойством думает мама, крепко ухватившись за прутья решетки, отделяющей богадельню Св. Бернарда [56]от окружающего мира. – Бедный мой, глупый мальчик! Опять купит свою проклятую лотерейку и останется голодным!»

– …что это такое? – спросил принц дон Педру, брезгливо разглядывая стоящую перед ним фарфоровую мисочку. Мисочка была до краев наполнена какой-то сероватой, вязкой на вид кашей.

– Это ваш завтрак. – Инеш бросила недовольный взгляд на новенького лакея, который, громко сопя от почтения, наливал ей в цикорий соевое молоко из серебряного молочника. Лакей вздрогнул и пролил на стол капельку молока. Инеш отвернулась.

– Вы уверены? – Принц потянулся потрогать кашу.

– Ну не рукой же! – с досадой воскликнула Инеш и пододвинула принцу серебряную ложечку.

Принц взял ложечку, подышал на нее, тщательно протер салфеткой, полюбовался на свое отражение и снова положил ложечку на стол. После чего привстал и решительно ткнул в кашу пальцем.

…маленькие Жоау и Беатриш хором ойкнули, Фернанду протяжно присвистнул и сказал «ого!», Мария фыркнула, а новенький лакей испуганно икнул и снова пролил молоко. Инеш мысленно досчитала до десяти, потом кинула в цикорий таблетку подсластителя и принялась помешивать.

Дон Педру еще раз выругался, рывком отодвинул кресло от стола и встал. Пострадавший палец он выставил перед собой, как будто грозя.

– Так вы не будете завтракать? – спросила Инеш, отпивая цикория.

– Нет, – сухо ответил принц и подул на палец. Палец противно заныл. – Ни завтракать. Ни обедать. Ни ужинать. Пока в этом доме не появится человеческая еда вместо этого дерьма, которое вы готовы поглощать с утра до ночи…

Инеш еще раз досчитала до десяти.

– Не выражайтесь при детях и не забудьте помазать палец бальзамом, – утомленно сказала она и повернулась к Жоау и Беатриш. Инфанты весело кидались друг в друга ржаными сухариками и кричали: «Дерьмо!»