Григорий Ряжский - Наркокурьер Лариосик

Мальчишка посмотрел ему вслед умными, не по возрасту, глазами, и я понял, что он вычеркнул моего друга из своих планов. Вслед за этим он крепко перехватил меня за полу рубашки, и я почему-то с веселой обреченностью понял, что попался. И он догадался, что я понял.

— Сеньор, — совершенно спокойно произнес он, — Федья очень хотеть!

— Ты идешь? — Севку уже начала раздражать дурацкая остановка посреди Авеню-де-Атлантик. — Дай ему поджопник, и валим отсюда. От греха подальше.

Внезапно я разозлился на Штерингаса:

— Ну и вали сам, если хочешь! Что я, в конце концов, как привязанный должен тебя сопровождать? Так и будем парами перемещаться? Пошли бы вы со своим перпомом!

Севка с сочувствием посмотрел на меня и, ничего не ответив, двинулся дальше по авеню. Мальчишка равнодушно проводил его взглядом и целеустремленно, не выпуская моей рубахи, потащил меня за собой, в сторону красивого здания. Он толкнул дверь ногой и под звякнувший входной колокольчик втащил меня в прохладную внутренность магазина.

— Сеньор Федья! — громко крикнул он. — Сеньор русска!

Свет вокруг был приглушен, посетителей в такую полуденную жару ждать не приходилось. Я осмотрелся, это действительно был магазин, причем шикарный и, скорее всего, он был объединен с домом. Под стеклянными витринами в идеальном сверкающем порядке были выложены драгоценности, и я сразу понял, что все здесь настоящее, — все это ювелирное великолепие. С противоположной стены на меня смотрело лицо с фотографического портрета в дорогой рамке. Лицо улыбалось и было страшно знакомым. «Феде от Яши с футбольным приветом!» размашистым почерком было написано по-русски внизу и поперек портрета. Надпись слегка задевала подбородок и улетала заключительным витком к левому уху.

— Правильно! — раздался веселый пожилой голос со стороны внутренней двери, ведущей в глубину помещения. — Он самый и есть, Яшин Лев Иванович! — на пороге стоял грузный старикан в золотых очках с пышными усами пшеничного цвета. Кончики их были слегка подвиты и приподняты вверх на старорусский манер. — Великий Лев Яшин! — старик хорошо улыбнулся и пошел ко мне навстречу. — А привел его сюда великий Пеле! — он подошел совсем близко и протянул вперед руку: — А Федя — это я! — он крепко сжал мою ладонь и добавил: — Березовой Федор Никодимович, русский бразилец!

Говорил он на правильном русском, но с легким оттенком, уводящим слова в неизвестном направлении. Я слушал и не мог усечь в каком: то ли в испано-португальском, где знания мои исчерпывались двумя с половиной словами, то ли куда-то еще, в направлении неведомого мне языка. Федор Никодимович залез в карман, выудил оттуда пару банкнот и сунул их мальчишке:

— Держи, Зоранчик!

Мальчишка выхватил деньги из рук старика и понесся к выходу:

— Грация, сеньор Федья!

— Он у меня разведчиком подрабатывает, — улыбнулся Федя, проводив мальчика взглядом, — сын моего продавца-югослава. Я его по-русски натаскиваю, чтобы было с кем разговаривать на родном языке. И деньжат даю. А он мне за это бывших соотечественников выискивает и приводит в магазин.

— Вы имеете в виду покупателей? — переспросил я старика. — Для удобства вашей торговли?

— Нет, уважаемый, — засмеялся хозяин, — как раз с точки зрения коммерции я всегда остаюсь внакладе — люблю подарки преподносить нашим людям, — Федя еще раз внимательным взглядом окинул меня с головы до пят, — особенно тем, кто случайно в наших краях оказался, — он неопределенно повел подбородком, — кто оттуда, из Советской России. Как вы…

— А зачем вам? — поинтересовался я. — Тем более, если внакладе.

Старик не ответил, а переспросил:

— Как вас величать прикажете, юноша?

— Митей, — ответил я. — С «Лаптева» я, вчера пришвартовались, не слыхали? «Профессор Лаптев», научно-исследовательский. Климат, гидрография… По линии ЮНЕСКО.

— Ми-и-итя… — с удовольствием протянул старик и снял очки, — как это звучит… — задумчиво добавил он, — очень по-русски. Очень… — он помолчал…

— А откуда это у вас? — спросил я его, чтобы прервать затянувшуюся паузу, и указал на фото вратаря. — Он вам друг?

— Да! — твердо ответил Федор Никодимович. — Он мне друг. Он каждый раз, когда приезжает в Рио, обязательно навещает меня, и мы с ним выпиваем тростниковую водку и поем русские песни. Он другого не признает.

— Другую водку не признает или песни другие? — переспросил я скорее из вежливости и посмотрел на часы.

— И то и другое, — неопределенно ответил старик. — Он настоящий, понимаете, Митя? Оттуда все почти настоящие, кто здесь оказывается. Русский человек здесь по случайности быть не может, даже накоротке. Только по судьбе. По прошлой или по будущей. Я вот, к примеру, — по прошлой… — он с надеждой посмотрел мне в глаза, — еще с Харбина. И не с него даже, а с Дальневосточной республики. Хотите, расскажу?