Григорий Ряжский - Наркокурьер Лариосик

— Ананас… — в ужасе произнес Юра, согнувшись пополам, — ананас блядский… По штуке за штуку…

— Ты чего… Тоже? — Гарик по такому случаю открыл глаза. — Тоже живот?

Юра медленно разогнулся. Боль немного отпустила. Справа, за окном тянулись бесконечные рисовые поля, а слева, с их стороны — такие же бесконечные ананасовые плантации.

— Твари… — несколько раз вдохнув и выдохнув, сделал заключение Юрий Лазаревич. — И зачем им столько говна этого… У меня до сих пор губы щиплет…

Вновь тяжелой волной нахлынула боль, как будто кто-то побрызгал внутри из спрея с концентрированной серной кислотой, нарочно разбавленной водой для долгого въедания в кишки. Юрка вновь согнулся пополам.

«А вдруг подохну? — по тупости мысль не уступала боли, но опережала ее по прогнозам. — Каринка ведь все дело наследное угробит, в ту же секунду».

Изображение за окном плавно потеряло цвет и стало равномерно серым. Сквозь пелену эту лишь пробивались ярко-желтые ананасные кучи, сваленные на дороге через каждые полкилометра для заманивания автобусных туристов. Мир вокруг тихо угасал…

«Что же делать-то? — лихорадочно думал Юрка. — И ведь ни куста, ни пригорочка вокруг — один рис да эти… — он уже не хотел обозначать этот плод — ни в мыслях, ни на словах… — Если только жопу в рис под воду засунуть?..»

— А, вот, знаешь… — снова не открывая глаз, предложил новую тему Гарик. — Как ты думаешь, бананы — что такое? Ну, в смысле, там, овощ, фрукт или корнеплод, например, а? — Вновь в животе выстрелило, но на этот раз уже без глушителя и разрывной… В десятку… — Трава! — гордо ответил на собственный вопрос Гарик. — Банан — это трава, если по биологии… Или по ботанике? — переспросил он сам себя и открыл глаза.

— Останови-и… — сквозь зубы промычал Юрка, еле сдерживая кишечные схватки, — останови его, блядь!

Гарик посмотрел на Юрку и то, что он увидел, заставило его вскочить с места и совершить прыжок в сторону водителя, забыв выяснить, кто все-таки блядь — он или водила. Приземлился он у самого руля. Юра так и не узнал, что и как объяснил вьетнамцу Гарька, но автобус плавно остановился, и, к своему счастью, Юрий Лазаревич обнаружил очередное ярко-желтое пятно, но не на обочине, вдоль дороги, а на некотором удалении от нее, метрах в пятидесяти в сторону. Ананасы были исключительно спелые. От кучи вкусно пахло, и вокруг не было никого. Юрий Лазаревич полусогнутым орлом напрыгнул на кучу, скатился вниз, перебрался за нее и сорвал с себя шорты. Освобождение было такой ясной и пронзительной силы, что вместе с уходящей болью он успел рассмотреть, как постепенно проявляется в цветном изображении жизнь вокруг… Он высунул голову наружу, из-за кучи, словно из засады. Вдалеке, по ту сторону дороги, склонились над полем женские фигуры, по колено увязшие в рисовой жиже. На всех были конусообразные соломенные шляпы. Вдоль дороги брел буйвол с крутыми рогами и тощей зубчатой спиной. Он тащил арбу с ананасами, а погонял его малыш с длинной гибкой хворостиной.

«Какая красота… — подумал Юра, — как на старинной гравюре… Надо парочку хороших ананасов Каринке привезти. У нас они не такие… — Автобус пару раз посигналил. — …Бумага!.. — вдруг вспомнил он. — Черт! Бумаги-то нет никакой…»

Он оглянулся. Дело было безнадежным… Тогда он вытащил из шорт новый бумажник, который портмоне, куда не успел еще ничего переложить. Зачем он достал и открыл его, Юрка сам не понял. В бумажнике, в среднем отделении, на самом виду одиноко распластался спасительный американский доллар. Юрка посмотрел в лицо сенатору, а может, и самому президенту, снова освобожденно вздохнул, слегка примял банкноту и использовал по обстоятельствам.

«Были бы донги, по курсу — так на полкило купюр — хоть обосрись…» — отметил он в заключение.

Он натянул шорты, положил в карман бумажник, похлопал его по толстой слоновьей коже и произнес вслух:

— Мо-ло-дец!!!

Относилось это к бумажнику или к освободителю американского Севера от их же Юга, в зеленой овальной рамке, значения для него не имело — его устраивали оба варианта.

…Сначала к нему пустили жену.

— Юрочка, — заплакала Каринка, — как же так, мы чуть с ума не сошли. Господи Боже… Юрочка…

— Почему я в этой больнице? — спросил он жену. — Нельзя было куда-нибудь получше? Ты Фрейдину-то звонила?

— Какому Фрейдину, Юрочка, — продолжала плакать Каринка. — Тебя еле успели довезти в ближайшую. Еще бы пара минут и… — она зарыдала, — и все… Доктор сказал… Еще он сказал, чудо помогло…