Сэм Сэвидж - КРИК ЗЕЛЁНОГО ЛЕНИВЦА

Всем жильцам:

В строгом соответствии с вашим договором арендную плату следует вносить в первый рабочий день каждого месяца. Что означает — у меня в офисе в вышеозначенный день. Задержанное где-то там на почте не считается. Впредь, начиная с первого сентября, при взимании арендной платы за все последующие месяцы пени размером в два доллара ($2.00) будет начисляться за каждый день просрочки.

Управление.

Милый Уилли,

Я по пальцам сосчитал — неужели целых одиннадцать лет? Обещали не терять друг друга из виду, и вот…. Думаю, даже к вам в Калифорнию нет-нет да и доходит слух о наших здешних свершениях, свершениях, которые, конечно, заинтересовали бы людей в твоей округе, сумей они преодолеть собственную региональную близорукость. Ты-то сам, естественно, дело другое. Я хватаю твои книги в тот же день, как они появляются. Ну, "хватаю", положим, сильно сказано, потому что здесь они не "появляются". Мне приходится выписывать их из Нью-Йорка, что я и делаю, едва узнаю об их выходе в свет, что иной раз бывает с многомесячным опозданием. А иногда я натыкаюсь на рецензию в каком-нибудь журнальчике. Я и сам написал весьма положительный отзыв — так, небольшое эссе, — на твой третий роман для "Притертой пробки", интересный был такой журнал, покуда выходил. К сожалению, тот малый, который его издавал, покончил с собой прежде, чем мог бы появиться номер с моей рецензией. Иначе бы я, конечно, его тебе послал. Он с крыши гаража спрыгнул, прямо под автобус. В эссе этом я доказываю, что "Вальс на кадиллаке", "Ягодицы" и особенно "Пинг-понговый раджа" ничуть не уступают самому лучшему из созданного Саймоном Киршмайером. Может, я раскопаю экземпляр, если тебе интересно. Всякий раз, когда встречаю лестные отзывы о твоей работе, к сердцу подступает теплая волна радости за успехи старого друга, радости, к которой, не скрою, примешивается и легкая доля личного удовлетворения. А почему бы нет? В конце концов, кто, как не я, вел нашу милую компашку по пути экспериментов, которые ты в особенности довел до такого совершенства. Приятно думать, что я был искрой, из которой возгорелось это пламя. Излишне упоминать о том, как меня возмущает, что твой последний роман раздраконили в "Нью-Йорк таймс", "Нью-йоркер", "Харпер" — одним словом, всюду и везде, и главное, если учесть, что те же самые люди носятся с этим шутом гороховым Марком Куиллером, от которого, кстати, как ни странно, я только что — на той неделе — получил открытку. Рад доложить, что он все тот же: самодоволен, ловок и претендует на Номер Первый.

Но довольно. Я ведь не для того пишу, чтоб ворошить прошлое. У меня есть друг в беде, друг особенный, весь созданный из слов и бумаги. Я, конечно, намекаю на доброе старое "Мыло". Не могу себе представить, чтоб тебе на глаза не попадался мой журнал, хоть ты, возможно, и не подозреваешь о нашей с ним интимной связи. Я не сую на обложку свою фамилию. У нас есть пара точек в ваших краях, где, конечно, можно приобрести "Мыло", но на всякий случай вкладываю наш последний номер. Правда, чтение, пожалуй, несколько затруднено, поскольку перепутаны страницы. Удобнее, наверно, его сначала разодрать. К сожалению, номера страниц по недосмотру не указаны, но я их для тебя пером проставил. Я один из основателей этого журнала (моя бывшая жена Джолли была вторая), и вот уже семь лет, как я единственный его издатель. Никому из тех, кто видел последние наши номера — сильнейшие притом, — вероятно, и в голову не приходило то печальное обстоятельство, что журнал если и не на смертном одре, то опасно приближается к нему. И если только не произойдет вливания свежих денег, скоро он, конечно, испустит дух (ты не беспокойся, такого рода помощи я у тебя не попрошу). Кончина "Мыла", разумеется не стала бы заметным событием ни для кого, кроме меня и нескольких сотен верных подписчиков и авторов, если б не тот прискорбный факт, что его абсолютно нечем заменить. Вообрази: регион размером с Францию — и ни единого органа для первоклассных произведений местных писателей. Семь лет, семь лет, начиная с первого нашего номера (три страницы на ротапринте), я прямо-таки с паундовской яростью бился за то, чтобы представить читающей публике творения соответствующего калибра, при этом действуя не только без всякой поддержки здешних властителей дум в области искусства, но при их активном противостоянии (говорю противостояние, а не саботаж, ибо вещественными доказательствами не располагаю). Без голоса "Мыла" — пусть кое-кому порой он и покажется чуть резковатым — весь регион был бы обречен на сплошную популистскую вульгарщину сочинений вроде "Лунного света и лунной тьмы" Троя Соккала — прискорбнейший пример тому, какие книги здесь сейчас в чести. Но ты здесь вырос, ты сам, конечно, все понимаешь. И однако же мы оба с тобой держимся. Но для меня лично, хоть я медленно и кропотливо, как пчелка, сооружаю кое-что свое (в настоящее время пишу нечто причудливо-комическое, что впоследствии, по-видимому, будет названо романом), держаться — значит именно что держать "Мыло" на плаву.