Фланнери О'Коннор - Царство небесное силою берется

Таруотер мог бы уже сто раз окрестить его, даже не дотронувшись до него пальцем. И всякий раз, как в нем возникало искушение сделать это, он чувствовал, что тишина окружила его со всех сторон и готова поглотить, что еще чуть-чуть — и он затеряется в ней навеки. Он бы давно уже упал в эту бездну, если бы его не поддерживал голос —

голос того самого чужака, который составлял ему компанию, пока он копал деду могилу.

Ощущения, сказал голос друга — уже не чужой. Чувства. Чего тебе недостает, так это знака, настоящего знака из тех, что бывают явлены пророкам. Коль уж ты у нас пророк, так пусть с тобой и обращаются подобающим образом. Когда Иона усомнился, его поглотила бездна, и он три дня провел во чреве тьмы, пока наконец тьма не выблевала его наружу в том месте, где он должен был исполнить свою миссию. Вот это и был знак; не какое-нибудь тебе ощущение.

Сколько можно тебя учить! Только взгляни на себя! Поперся в этот шарлатанский храм, сидел там, как идиот, и позволял этой девчонке вешать себе лапшу на уши. Что ты хотел там увидеть? Что ты хотел там услышать? С пророками Господь беседует лично, а тебе Он еще и слова не сказал, пальцем ради тебя не пошевелил. А что у тебя кишки пучит, так это твои дела, а Господь тут ни при чем. Помнишь, в детстве у тебя были глисты. Может, и сейчас то же самое.

В самый первый день в городе он почувствовал в животе что-то странное, какое-то особенное чувство голода. Городская пища не насыщала его, наоборот, от нее он становился слабее. С дедом они всегда ели хорошо. Может, старик ничего для него хорошего и не сделал, но кормил, по крайней мере, вдоволь. Просыпаясь по утрам, мальчик всегда чувствовал запах жареной свинины. Учитель же едва обращал внимание на то, чем набивает себе живот. На завтрак он насыпал себе каких-то опилок из картонной коробки, на обед делал бутерброды из белого хлеба, а ужинать они ходили в ресторан, и рестораны менялись каждый вечер, и вместе с ними менялся цвет кожи иностранцев, которые там заправляли. «Это для того, — говорил учитель, — чтобы ты понял, как едят люди других национальностей». Таруотер плевать хотел на то, как едят люди других национальностей. Он всегда уходил из ресторана голодным, с ощущением, что кто-то сует нос в его дела. В последний раз он получал удовольствие от пищи в то утро, когда ему пришлось заканчивать завтрак лицом к лицу с трупом деда; с тех пор голод превратился в настойчивую немую силу внутри него, которая была сродни той, что поджидала его снаружи — как будто гигантская ловко расставленная западня оставила ему всего лишь дюйм свободного пространства, на котором он вынужден был существовать, чтобы остаться свободным.

Друг решительно отказывался принимать постоянное чувство голода за знак свыше. Он ссылался на то, что пророков кормили всегда. Илия лег под можжевеловым деревом, чтобы помереть, и уснул, и ангел Господень слетел к нему, разбудил и накормил хлебом, мало того, он сделал это дважды, и Илия поднялся и пошел по своим делам, и двух хлебов ему хватило на сорок дней и сорок ночей. Пророки не томились от голода, но питались дарами Господними, и им были посланы верные знаки. Друг настойчиво советовал ему потребовать верного знака, а не обычных приступов голода или, там, собственного отражения в витрине магазина, но знака верного, ясного и понятного, чтобы, к примеру, из камня ударила ключом вода или огонь возгорелся по одному слову и спалил что-нибудь, на что он укажет, вот хотя бы ту богадельню, в которую он ходил, чтобы плюнуть тамошним пророкам в лицо.

На четвертую ночь после того, как он приехал в город, вернувшись из молельни, где проповедовала девочка, он сел на постель женщины из соцзащиты, поднял зажатую в кулак смятую шляпу высоко над головой и твердым голосом, словно пытаясь напугать царящее вокруг молчание, потребовал верного знака Божьего.

Вот теперь-то мы и поглядим, какой из тебя будет пророк. Теперь поглядим, что Господь тебе уготовил.

На следующий день учитель повел их в парк, где деревья обнесли забором и сделали своего рода островок, чтобы машины не могли попасть внутрь. Едва они туда вошли, как мальчик почувствовал затишье в крови, и все вокруг смолкло, словно воздух очистился сам собой в ожидании откровения. Таруотер уже готов был развернуться и дать деру, но учитель пристроился на лавке и притворился, что уснул, держа своего недоумка на коленях. Деревья густо шелестели над головой, и у него перед глазами встала вырубка. Он представил себе темное пятно между двух труб, увидел торчащие из кучи углей остовы двух кроватей — своей и дедовой. Он открыл рот, чтобы набрать воздуха, и тут учитель проснулся и начал задавать вопросы.