Фланнери О'Коннор: Мудрая кровь

Из письма Фланнери О'Коннор Карлу Хартману, 2 марта 1954 г.

Мне бы очень хотелось ответить на все Ваши вопросы, и я попытаюсь, но мучительно трудно быть честной, — прежде всего, потому что приходится делать это постфактум. Вы, вероятно, догадываетесь, что я писала эту книгу так, как сделал бы это Енох: не очень хорошо зная, зачем это нужно, но не сомневаясь при этом в своей правоте. Я думаю, что все в этой книге правильно, и это меня саму удивляет.

Мне кажется, что Ваше суждение о книге слишком ограниченно (должно быть, Вы сочтете это смешным).

Я не считаю, что можно быть хорошим католиком и при этом не быть католиком. «Мудрая кровь» — книга о протестантском святом, написанная с точки зрения католика. Конечно, я не хочу сказать, что есть прямая связь между Католицизмом с большой «К» и тем фактом, что Хейз заявил, что не было грехопадения и греха, но прежде всего Вы должны иметь в виду, что книга эта написана человеком, считающим, что было грехопадение, было Искупление и грядет Страшный суд. В это я верю, как католичка, и от этой веры, мне кажется, не смог избавиться Хейз (в его собственных категориях, не в моих), так что я думаю, что если Вы хотите сказать (Вы не обязаны это говорить), что я иронизирую над Хейзом из-за того, что он решил, что грехопадения не было, Вы правы (Всемогущий Боже!), но Вы только наполовину правы, если считаете, что дело только в этом.

Эта книга о человеке, чья настойчивость в утверждении того, что он хотел бы считать правдой, вынуждает его делать то, чего он больше всего не хочет. Хейз, на мой взгляд, больше всего не хочет искупления своих грехов. Прежде всего, он хочет оторвать человека от Бога. Енох, с его мудрой кровью, безошибочно демонстрирует, как выглядит человек без Бога и услужливо показывает это Хейзу.

Вы справедливо утверждаете, что у Хейза нет никакого специфического греха. Но у него есть глубокое чувство греха, потому что его учили верить в Искупление. Если бы он не верил в него, он не стал бы столь страстно его отрицать (общество — в Толкинхеме — не заставляет его это делать). Он проходит милю с камнями в башмаках из-за того, что увидел в балагане женщину в гробу. Искупление создает долг, который нужно оплачивать (это ясно любому, кто верит, что искуплен Христом). Искупление меняет совершенно все. Очевидно, что Хейз, как бы он ни старался, не может избавиться от чувства долга и внутреннего восприятия Христа. Миссис Уоттс сразу же это заметила. (Не знаю, почему, если это увидела миссис Уоттс, не заметили и другие.) Даже таксист это заметил.

С моей точки зрения, Хейз достиг абсолютной целостности, только когда ослепил себя. Проповедуя Церковь Без Христа, он полагался лишь на свою мудрую кровь. У Хейза и Еноха есть эта мудрая кровь — то, что вынуждает следовать в правильном направлении за тем, что нужно. Енох обретает себя в обезьяньей шкуре. Хейз же погружается все глубже и глубже в себя, и там, возможно, кроется ответ. Когда я говорила, что он отвергает свой крестный путь, я лишь имела в виду, что полный нигилизм ведет его долгой окольной дорогой (или, может, на самом деле она короткая) назад к Искуплению.

Чувствую, что это кажется Вам невыносимым. Хотелось бы, чтоб мы оба оказались правы. Между тем, не думаю, что сказанное мною противоречит духу книги, — а он, конечно, в том, что у человека есть свобода выбора. Я, как католичка, смотрю на X. Моутса как на человека, делающего единственно возможный выбор при таких обстоятельствах. Если ему и адресована ирония, то это потому, что он — единственный персонаж книги, который способен ее вынести. Господи, ну как смеяться над Енохом? Конечно, он обнаружит, что быть животным не так уж весело, но ведь это просто забавно. Это не полноценная ирония, с моей точки зрения.

Ослепив себя, Хейз обращается исключительно к внутреннему зрению. Ирония заключается в том, что он начинает с проповеди Церкви без Христа, а заканчивает с Христом без церкви. Католик не может писать о католическом мире потому, что его не существует, так что ему приходится писать о мире протестантском, и, тут Вы правы, я иронизирую над этим протестантским миром или над обществом, которое неправильно читает Библию и каталог «Сирза-Роубака», но сам Хейз принадлежит этому миру, он абсолютный протестант, хотя и выходит за пределы протестантизма. Это не вопрос «или—или» — это все вместе или одно, выраженное через другое.

Я не собиралась утверждать, что Хейз — Христос, просто я считаю, что любой человек через страдания принимает участие в Искуплении, и думаю, что больше всего страдают находящиеся ближе всего к различным вариантам неверия. Об этом, должно быть, говорил Кьеркегор, но я не читала Кьеркегора в ту пору, когда писала эту книгу.