Фланнери О'Коннор - Рассказы, не вошедшие в сборники

Даже с той малостью, что они имели, это был прекрасный год. Вилли убрала лачугу, Лот починил очаг. Петунии в изобилии разрослись возле крыльца, а под окном цвела клумба с львиным зевом. Это был спокойный год, но сейчас они начинали волноваться из-за урожая. Они должны были собрать его до начала дождей.

— Нам нужна еще неделя, — пробормотал Лот, возвратясь домой поздно вечером. — Еще одна неделя, и мы закончим. Ты сможешь убирать урожай? Конечно, нехорошо, что тебе приходится это делать, — вздохнул он, — но я даже не могу никого нанять в помощь.

— Я нормально себя чувствую, — сказала она, пряча за спиной дрожащие руки. — Я буду убирать.

— Сегодня облачно, — мрачно возвестил Лот.

На следующий день они работали до самой темноты, работали так, что уже больше не могли двигаться, еле доплелись до своей лачуги и упали на кровать.

Вилли проснулась ночью от боли. Мягкой, зеленой боли с фиолетовыми отсветами глубоко внутри. Она даже не сразу поняла, что проснулась. Ее голову мотало из стороны в сторону, какие-то размытые фигуры, жужжа, перемалывали в ней валуны.

Лот вскочил.

— Тебе очень плохо? — воскликнул он дрожащим голосом. Она приподнялась на локте, но тут же рухнула в кровать.

— Позови Анну из-за ручья, — попросила она, задыхаясь.

Жужжание стало громче, а фигуры посерели. Боль смешалась с ними сначала на несколько секунд, потом навечно. Так повторялось снова и снова. Жужжащий звук становился все явственней, и к утру она осознала, что это был дождь. Позже она спросила осипшим голосом:

— Давно идет дождь?

— Уже больше двух дней, — ответил Лот.

— Значит, мы его потеряли. — Вилли равнодушно взглянула на промокшие деревья. — Все пропало.

— Ничего не пропало, — тихо сказал он. — У нас дочка.

— А ты хотел сына.

— Нет, я получил именно то, что хотел, — двух Вилли вместо одной. Это даже лучше, чем корова, — ухмыльнулся он. — Что мне сделать, Вилли, чтобы я был достоин всего этого? — Он наклонился и поцеловал ее в лоб.

— А что мне сделать? — медленно спросила она. — Что мне сделать, чтобы еще больше помочь тебе?

— Не могла бы ты сходить за продуктами, Вилли? Вилли отпихнула от себя Лота.

— Ч-что ты сказала, Люсия? — переспросила она с запинкой.

— Я сказала, не могла бы ты на этот раз сама сходить в магазин за продуктами? Я на этой неделе ходила каждое утро, а сейчас я занята.

Мисс Виллертон отодвинулась от пишущей машинки.

— Очень хорошо, — резко сказала она. — Так что надо купить?

— Дюжину яиц и два фунта помидоров, только зрелых, а еще не запускай, будь так добра, свою простуду. У тебя уже глаза слезятся и голос хриплый. Возьми аспирин на полочке в ванной. Чек для магазина выпиши с общего хозяйственного счета. И надень пальто, на улице холодно.

Мисс Виллертон закатила глаза.

— Мне сорок четыре года, — произнесла она, — и я в состоянии сама о себе позаботиться.

— Ага, только помидоры возьми зрелые, — ответила Люсия.

Мисс Виллертон в неровно застегнутом пальто тяжелой поступью поднялась по Брод-стрит и зашла в продуктовый.

— Так что же там было? — пробормотала она. — А, да, две дюжины яиц и фунт помидоров.

Она прошла мимо полок с консервами и крекерами и направилась к ящику, где всегда лежали яйца. Но яиц в нем не было.

— А где яйца? — спросила она паренька, который взвешивал стручковую фасоль.

— Только яйца от молодок есть, других нету, — ответил он, вытаскивая из мешка очередную горсть фасоли.

— Ну и где они и в чем разница? — спросила мисс Вил-лертон.

Он высыпал несколько стручков назад в мешок, наклонился над ящиком с яйцами и достал картонную упаковку.

— Вообще особой разницы нет, — сказал он, играя жвачкой во рту, — молоденькие курочки или что-то типа того, точно не знаю. Берете?

— Да, а еще мне нужно два фунта помидоров. Зрелых, — прибавила мисс Виллертон.

Она не любила ходить за покупками. Ну почему эти работнички всегда ведут себя настолько снисходительно. При Люсии этот парень не стал бы так копаться. Она заплатила за яйца и помидоры и поспешно удалилась. Здешняя обстановка ее как-то угнетала.

А вообще глупость какая-то. Ну что может быть в продуктовой лавке угнетающего? Здесь же не происходит ничего, кроме пустяковых бытовых хлопот — женщины фасоль покупают, катают детишек на продуктовых колясках, торгуются из-за пятидесяти граммов кабачков, — что им это, спрашивается, дает? Имеют ли они, подумала мисс Виллертон, хоть малейшую возможность для самовыражения, для творчества, для искусства? Все вокруг нее было как всегда: люди наводняют тротуары, куда-то спешат с кучей пакетиков в руках и с кучей пакетиков в головах, вон женщина с ребенком на поводке, дергает его, толкает, оттаскивает от витрины с хэллоуинской тыквенной головой, так и будет, наверное, дергать и тащить его всю свою жизнь. А вот еще одна, выронила сумку с продуктами прямо посреди улицы, и другая — нос утирает ребенку. Дальше плетется старуха с тремя внуками, которые прыгают вокруг нее, а за ними, вульгарно сплетясь, вышагивает какая-то парочка.