Полчаса спустя Лулубэ сидела на обломке мраморной колонны лицом к Сарацинской башне. Башня сегодня тоже была какой-то другой, ее камни как будто покрыты плесенью. Ящерицы обычно, едва подойдешь, мигом прятались в трещинах древних стен, — три такие ящерки медленно, словно паралитики, проползли совсем близко от руки, которой Лулубэ опиралась о камень. Ветер, что-то сонно бормоча, шуршал в шерстистой листве тутовых деревьев, задирал ей дешевое платьишко, яркий цвет которого оказался и впрямь неистребимым, лизал ее тело жарким шершавым языком. Лулубэ тихонько болтала ногами, и шлепанцы мерно похлопывали по ее босым пяткам. Но вдруг шлепанцы замерли.
— Hello! — сказал Кроссмен. — Сразу не узнал вас. — Он вышел из тутовой рощицы, окружавшей Сарацинскую башню, вышел очень медленно. Лулубэ, пожалуй, тоже не узнала бы его с первого взгляда, потому что вместо полотняного тропического костюма на нем был грязный и мятый серый комбинезон. Но, без сомнения, это его походка и его непомерно длинные руки.
— Hello, мистер Кроссмен, — протянула она, — а сегодня вас не сопровождает свора финикийских собак?
— Где вы, собственно, научились так хорошо говорить по-английски, lady?
— Я год прожила в Англии, в одном пансионе.
Таким рассеянным, разумеется, тоже мог быть только мистер Кроссмен.
— Свора финикийских... Простите, как вы сказали?
— Когда мы повстречали вас в Греческой долине, перед вами ведь бежали три этих бродячих пса, их называют здесь чернеги. Похоже было, будто вы их выдрессировали.
— Для цирковых представлений?
— Хи-хи! Нет. Для... Для охоты.
— О-о! — Это прозвучало как горестный вздох. — Охота окончена. The hunting is over, my dear lady.
Сквозь неизменные солнечные очки он глядел вниз, на свои грубые сапоги, покрытые коркой глины или чего-то похожего на глину.
И лицо у него сегодня какого-то глинистого цвета!
Он медленно поднял голову, глядя куда-то мимо нее, потом — дальше и выше, в небо.
— Солнце... Солнце сегодня - серый паук, который сидит, покачиваясь на своей паутине... — Ему пришлось повторить, только тогда она поняла его слова. — Именно это серое солнце, солнце-паук, пролило на все свет. — Он повторил и эти слова, но, по-видимому уже не для нее, скорей механически. Она понимала английские фразы, но общий смысл ускользал.
Кроссмен все стоял к ней вполоборота, опустив длинные руки, и Лулубэ показалось, что дышит он как-то неровно. Сирокко растрепал ему прическу, и от его пробора не осталось и следа, но он не обращал на это ни малейшего внимания, не замечал и того, как полощатся на ветру ее длинные черные волосы, развеваясь, словно мокрый флаг. Она нарочно болтала ногами в шлепанцах, но он не замечал и этого, — стоял, отвернувшись с безучастным видом, и смотрел на Сарацинскую башню.
— Мавры были хорошими строителями... Прочный материал. Вы видели мечеть Эджмуна в городе Карт Хадашт — так теперь называется Карфаген?
— Нет.
— Карфагенский храм был заложен еще пунийцами. За тысячу лет до того, как построили эту башню. Необыкновенно прочный материал. — Теперь он дышал спокойнее.
— Мистер Кроссмен, помните, на днях вы махали нам отсюда, а мы еще стояли вон там внизу, возле колодца у нас во дворе? Помните?
Он — рассеянно, глухо:
— Что? Да, помню.
— Мы тогда как раз вернулись из Сан-Винченцо. Поднимались на Стромболи. На самую вершину! — Похоже, это не произвело ни малейшего впечатления.
— Да, помню, — монотонно повторил он. — Этот синоьр Априле... Так ведь зовут вашего хозяина?
— Да, Доменико Априле.
— Правильно. Этот «господин Апрельское воскресенье»... Из-за него я вспомнил то апрельское воскресенье, о котором не хотел вспоминать. Вы помните наш разговор, миссис... э-э... Туриан?
— Конечно.
— Этот человек подавал мне сигналы — если не ошибаюсь, с помощью двух зеркал. Двух. В которых ярко отражалось заходящее солнце.
Она тихонько засмеялась мягким мяукающим смехом:
— Не подавал он никаких сигналов!
— А что же он делал?
— Хи-хи! Он хотел показать нам шрам от раны, которую получил когда-то в схватке с сицилийской мафией. Все искал этот старый шрам, да так и не нашел.
— Good for him [20] Здесь: Повезло ему (англ.).
. Счастлив, кто ищет старую рану., и не находит. — Он произнес это, запинаясь, и вместе с тем без всякого выражения. — Почему вы решили, что я выдрессировал трех так называемых финикийских собак?
— Почему? Ну... Когда нам на прогулке попадаются эти собаки, они всегда убегают прочь с дороги, поджав хвост, как воришки. И лают вслед, когда проходишь мимо. А уж по ночам... Зато вокруг мистера Кроссмена они весело прыгают и совсем на него не лают.
Читать дальше