Салман Рушди - Восток, запад

Если угодно, можно изобразить сцену терзаний принца: его преследуют кошмары. Перед глазами то и дело Горвенд, который сильней и сильней сжимает Гертрудино горло. От страха глаза становятся все шире и все реальней, а страшный Призрак снова и снова убивает королеву — вот он топит ее в ванне (и на губах Гертруды лопаются мыльные пузыри), вот он душит ее перед зеркалом, и ей приходится наблюдать собственную погибель.

Читатель, вникни в то, что движет помыслами Гамлета, посмотри столько же раз, сколько он, на призрак Горвенда, на сдавившие горло пальцы, на лицо умиравшей Гертруды — в парке, в кухне, в бальной зале, в сарае для садовой утвари, на всех стульях, постелях, столах и полах, на людях и в уединении, днем и ночью, до и после завтрака, когда мать поет и когда молчит, когда одета и когда раздета, в седле и в лодке, на горшке и на троне… и тогда вам, быть может, станет понятно, почему он, принц, рассматривает свое недавнее «прибежище» не как Конец, а как Начало страданий, порожденных любовью; почему он так напрягал мозги, пытаясь найти решение, которое избавило бы его от кошмаров. Из того решения и родился Замысел — плод Страсти, орошенный Ненавистью, извлеченный на свет королевским хлыстом, которым тот сек ягодицы инфанта и оставил на них тот же след, какой сам инфант не раз оставлял на щеках Дурака.

Может быть, именно потому через некоторое время все сюжетные линии смыкаются именно на Йорике, а исстрадавшийся принц превращает орудие шутки в орудие мести.

Теперь вам понятно, Читатель, что на самом деле Гамлета терзают два ненавистных образа: Офелия и король слились в его распаленном гневом мозгу в единое целое (можно сказать, связались брачным союзом). И Гамлет наконец придумывает, каким образом сделать так, чтобы стряхнуть с себя давившую, будто камень, ярость и одним ударом сбить с ветки обеих птичек (ярость принца подобна гневу Медузы — при виде ее любая живая плоть способна обратиться в мертвый гранит).

Под конец мы услышим, как маленький принц бродит, бродит кругами по комнате, а губы его бормочут злобный стишок-загадку:

Итак, Читатель, примите мои поздравления: все эти мрачные сцены суть порождение вашей фантазии, доказывающей, что она куда точнее и изощреннее моего повествования.

Вы, Читатель, вообразили себе все до такой степени отчетливо, что последняя оставшаяся передо мной задача чрезвычайно проста. Осталось лишь вывести Гамлета с Йориком на площадку перед Эльсинором (одного на плечах у другого — как это было у них заведено), где принц вольет в ухо шуту волшебную отраву, и Дураку вместо видения действительности достанется одна только ее видимость.

Вы, конечно, уже сами обо всем догадались. Сейчас здесь появится призрак ныне здравствующего отца Гамлета и начнет гоняться за шутом; потом появится второй призрак, тоже живой, — Офелии, жены Йорика, в смятом платье; а полупрозрачное тело ее раздвоится и обовьет короля светящимся эктоплазмическим ореолом.

— Что такое этот королевский яд?

Так что вам, Читатель, осталось лишь разгадать загадку, и вы поймете… Ну хорошо, подскажу. То, о чем говорится в стишке, — РЕЧЬ.

Вот воистину убийственный яд! Не подлежащий обнаружению и до того коварный, что от него до сих пор не найдено противоядия. Короче говоря, сейчас Гамлет убедит отцовского Дурака в том, что якобы его отец с женой Йорика… стало быть, Офелия с Горвендом… Нет, лично я не в силах произнести вслух глагол, обозначающий данное действие, тем более что в действительности и действия никакого не было. В тексте, кажется, написано, что жестокий мальчишка в довершение ко всему принес (это место размыто древней слезой или еще какой солесодержащей жидкостью) «доказательство» — парочку золотых пробок, завернутых в ловко им самим подделанную любовную записку. Или это был носовой платок? Впрочем, подобные мелочи не имеют значения. Дело было сделано, и глупость Йорика была представлена всему миру: профессиональный Дурак позволил принцу себя околпачить и оказался полным болваном не только в глазах принца, но и в своих собственных, поскольку — ему-то действительность виделась именно так — он со своим колпаком опростоволосился перед обожаемой женщиной, и та считает его теперь Дураком, а также ослом, причем самым что ни на есть идиотским, иначе говоря, рогатым.