Фэй Уэлдон - Расщепление. Беда

Клэрмонские плоды — а вазу вновь наполнили в этот день — были полностью лишены душистости, сплошное совершенство и облучение. Джелли поймала себя на том, что плачет: а она-то думала, что слезы — это сфера леди Райс, так нет! Ее тоже сокрушали тоскливые воспоминания. Ей так не хватало фруктовых садов, блистающих бело-розовыми цветками ранней весной; ей не хватало ежегодных тщетных попыток отогнать птиц от вишен: смотри, смотри, Эдвин! Они склевали все до единой. Не может быть! Но каждый раз — было. Ей не хватало унылых зимних веток слив в шпалерах у стены елизаветинских времен, ей не хватало огорода, укрытого каменными стенками, и старинных грядок спаржи, которые давно следовало перекопать и которые оставались неприкосновенными, и то, как чертополох маскировался под артишоки. Мысленно она все точно разносила по своим местам: шла между крыжовенными и смородиновыми кустами, зная, какая доля дюйма у нее в запасе, хмурясь на крапиву, ободряюще улыбаясь смелым оранжевым округлостям тыквы, темно-зеленым отшельникам-кабачкам. Всего этого она лишилась; все это у нее украли. Человеческую часть потерь можно было изгладить из памяти. Но эти воспоминания о садах и огороде Антея отняла у нее по-разбойничьи. Антея и Эдвин вместе лишили ее не просто будущего и настоящего, но и прошлого. Она надеялась, что розовые кусты, которые она столько лет разреживала, исцарапают, изранят, заставят истечь кровью до смерти всех, кто посмеет протянуть руку к цветку. У нее разбаливалась голова.

— Прими таблетку, — сказала Ангел.

— Эту головную боль таблетки не лечат, — сказала Джелли.

— Тебе не хватает остальных, — сказала Ангел. — Они лучше справляются с тоской, чем ты. И только свихнутая может ревновать к Уне Масгрейв. Господи, да ей же шестьдесят пять, если не больше. Брайан Мосс на нее и не посмотрит. И она же клиентка. Он не так глуп.

— Я секретарша, — сказала Джелли, — и это тоже вполне глупо.

— И ведь всегда есть Рам, — сказала Ангел. — Добрый старина Рам. А ты знаешь, что его зовут Рамсес? Его родители плавали по Нилу, когда у его матери начались схватки. На пять недель раньше срока.

Ангел старалась отвлечь Джелли. Ей не нравилось, как Джелли смотрит на фруктовый ножик, принадлежность вазы с фруктами.

— Я, пожалуй, перережу себе вены, — сказала Джелли. — Я больше не могу.

— Ножик такой хлипкий, что им и кожуры не разрежешь, — сказала Ангел.

— Ну так я закажу в номер бифштекс, — сказала Джелли, — и нам принесут хороший прочный нож с зазубренным лезвием.

Джелли взяла телефонную трубку. Ангел хлопнула по рычагу. Джелли взяла фруктовый нож и принялась перепиливать свое запястье. Кожа покраснела, но она не допилилась даже до капли крови.

— Говорили же тебе, — сказала Ангел.

Ангел задрала юбку посмотреть, как поживают ее ноги. Их опушали несбритые волоски.

— Господи, — сказала Ангел, — как вы обходились без меня, каждая из вас? Я самая важная часть из вас всех, а вы скопом только и делаете, что оскорбляете меня!

Она заставила их отправиться с ней за угол на Бонд-стрит в круглосуточный салон красоты и навощила ноги старомодным способом — расплавленный воск лопаточкой размазали по коже, дали ему застыть, а затем содрали. Эта процедура придавала коже особую гладкость, сохраняющуюся дольше, чем после применения более легких, менее болезненных и быстрее застывающих синтетических средств, которыми теперь пользуются чаще. Джелли почувствовала себя лучше.

Д желли отправилась на службу, обезволосив не только ноги, но и пах, и пригласила Брайана Мосса засунуть ладонь ей под юбку, ощутить и повосхищаться. Брайан Мосс уперся.

— Я не хочу, чтобы то, что существует между нами, стало слишком уж личным, — сказал он. — Вы знаете это. Я очень люблю Ориоль. Если она не интересуется сексом, то лишь потому, что совсем измучена, бедняжка. Двое маленьких детей уморят кого угодно. Мы растим их по-современному, стараясь развивать их личности, а потому они спят мало. По ночам дежурю я. Эльси мучают кошмары, у Энни схватывает животик. Я возвращаюсь в постель к Ориоль — возможно, я холоден, но я люблю, и все же даже во сне моя жена отодвигается от меня. Я словно бы вызываю у нее брезгливость. Она говорит, что мои ступни пахнут и ей не нравится текстура моей кожи. Она утверждает, будто кожа у меня липкая. Но я все равно ее люблю. Полагаю, она права в отношении меня, а я просто безнадежная никчемность.