Фэй Уэлдон - Расщепление. Беда

— А заниматься любовью полезно для кровяного давления?

— Лучшее в мире средство.

— Надеюсь, я тем временем освоюсь со всем этим, — сказала Анетта. — Поразмыслю хорошенько.

— Для тебя, Анетта, важно поменьше размышлять. Просто принимай все как есть. Идем наверх.

Зазвонил телефон.

— Не бери трубку, — сказал Спайсер.

— Не буду, — согласилась Анетта.

— Сосредоточь все внимание на мне.

— Хорошо, — сказала Анетта, и они стали подниматься по лестнице, а телефон продолжал звонить.

— Подожди, пока я приму крупинки, — сказал Спайсер.

— Я подожду, — согласилась Анетта. — Спайсер, я надеюсь, психотерапевт и гомеопат — не одно лицо?

— Скажем так, один гештальт, — ответил Спайсер. — Анетта, ты не поможешь мне? Когда я сам их кладу на язык, у меня глаза сводит. Спасибо.

— Что такое гештальт? — спросила Анетта.

— Такое немецкое слово, означает целое, состоящее из частей, которые можно разъединить, но лучше не надо.

— То есть возможно, что они одно лицо?

— На самом деле — да, одно. Она одновременно и целитель, и астролог. Только, пожалуйста, не поднимай панику.

— Она не слишком много денег у тебя вытягивает?

— Бог ты мой, — сказал Спайсер, — разве можно здоровье человека мерить деньгами?

— Нет, конечно, — ответила Анетта.

— Или рассудок? Или душу?

— Дорогой, — сказала Анетта. — Я люблю твой язык. И твои зубы. И рот. Я всего тебя люблю. Как часто ты с ней видишься?

— В настоящее время, пока кризис, четыре раза в неделю, — ответил Спайсер.

— Вот как.

— Чем лучше ты будешь со мной обращаться, тем скорее кризис пройдет.

— Естественно, — сказала Анетта. — Жаль, что ты не хочешь назвать ее имя.

— Анетта, оставь.

— Я ведь могу спать в свободной комнате.

— С тебя станется. При твоей непоследовательности на тебя ни в чем нельзя положиться.

— Другие находят меня вполне последовательной и считают, что на меня можно полагаться, — возразила Анетта.

— Другие, другие! — рассердился Спайсер. — Не нравится мне эта твоя привычка апеллировать к удобным свидетелям. Что еще за другие?

— Извини, — сказала Анетта.

— Извинения приняты, — смягчился Спайсер. — Можешь не беспокоиться, мой психотерапевт/астролог/гомеопат имеет все обычные медицинские дипломы, и вообще я в надежных руках; хотя в данный момент я хочу быть в твоих руках. В одном отношении твоя беременность — отличная вещь: по крайней мере теперь у тебя груди нормального размера.

— Да, но под ними вон какой живот.

— Я не буду обращать на него внимания, — сказал Спайсер. — И ты тоже не обращай. Надень белую шелковую плиссированную рубашку. Я люблю снимать ее с тебя. Ты такая красивая, даже с животом.

— Не уверена, что шелковая белая налезет на живот. Но попробую, — согласилась Анетта.

— Ты не разговаривай все время, детка. Перестань думать. Просто будь .

— Можно я скажу еще только одну вещь?

— При условии, что это не критика и не упрек.

— Жаль, что ты раньше не сказал мне о своем намерении обратиться к психотерапевту, — сказала Анетта.

— Я говорил.

— Разве это не то же самое, что делала Эйлин?

— Глупое сравнение, — сказал Спайсер. — Эйлин хотела разрушить нашу семью. А я как раз наоборот. Хочу, чтобы мы жили в мире и спокойствии.

— Помоги мне натянуть рубашку, — попросила Анетта. — Одерни немного со спины. Я люблю твои руки, Спайсер. Всегда любила.

— Я люблю тебя всю, Анетта. Ты как море; мне приятно тонуть в тебе. Но, как у моря, у тебя свои капризы, иногда ты бываешь опасна. Так что мне надо научиться прокладывать курс. Так удобно?

— Уже не очень. Ты слишком наваливаешься на живот.

— Тогда повернись на бок. Лучше?

— Д-да, но так я тебя не вижу. Я люблю смотреть на твое лицо, следить за его выражением. Мне нравится видеть, как ты меня любишь.

— Но чтобы ты могла на меня смотреть, нам приходится вести себя благопристойно, как чете миссионеров.

— В одном выиграешь, в другом проиграешь, — сказала Анетта. — Сейчас я повернусь. Не так ретиво, Спайсер, поосторожнее, а то еще растрясешь ребенка…

— Младенцы надежно заперты у матери в животе. Природой это предусмотрено. Другие женщины ведь не беспокоятся. Не внушай мне, пожалуйста, чувство вины, а то ничего не получится.

— Прости, Спайсер, дай-ка я подогну колени, вот так, — чудесно, чудесно. Ты чудесный, ты лучше всего, лучше всех.

— Почему же ты тогда во мне так не уверена?

— Я уверена, уверена! Я не должна была все это говорить Гильде, это дурно по отношению к тебе.