Михаил Елизаров: Бураттини. Фашизм прошел

События развиваются следующим образом. Толстый рыжий кот сообщает помоечным завсегдатаям, что на лето он уезжает в деревню. Примечательно, что кот-мажор во второй раз выступает законодателем модного течения. В предыдущей серии он совратил Кешу джинсами и плеером.

Ужаленный завистью, Кеша спешит домой, чтобы потребовать от Вовки своей доли «русскости», совсем как персонаж из анекдота того времени – дотошный телефонный еврей, который звонит в общество Память: «Правда ли, что евреи продали Россию, и если да, то где я могу получить мою долю?..»

Поехать в деревню не получается – Вовка заболел. Мы видим Кешу уже в новом «русском» амплуа. Вместо футболки на нем подобие бабьего крестьянского исподнего. Он по-старушечьи брюзжит на Вовку: «Зимы ему мало болеть».

Как ни грустно, но в 1988 году Вовка, то есть Советский Союз был уже основательно болен. Знал бы Кеша, что «Вовке» не суждено поправиться, что он протянет еще три года, до августа 1991-го…

Печальные события еще впереди, а Кеша тем временем собирает чемодан и отбывает на жительство в деревню, «к корням».

На трассе Кешу долго никто не подбирает. Но вдруг на тракторе появляется Василий – воплощенное клише из художественных фильмов о деревне. Во всяком случае, именно таким представляет городской обыватель Кеша сельского жителя. Василий простоват, добродушен, гостеприимен.

Василий увозит Кешу в совхоз «Светлый путь». Он вежлив и неизменно обращается к собеседнику на «Вы», в то время как высокомерный Кеша бестактно тыкает: «Хочется запросто, с народом – как ты! Простыми парнями, какие у нас на каждом шагу!»

Василий возвращается из музея – он таким образом приобщался к «высокому». Кеша поет «Русское поле» – это его форма слияния с русской идентичностью.

Вообще, все культурные коды, которыми оперирует Кеша, чтобы найти подход к Василию, по сути стереотипы и создают лишь комический эффект. Сложно представить себе что-то более нелепое, чем попугай (то бишь, еврей) в деревне. Как выяснится позднее, он еще и социально опасен. От Кеши одни проблемы и убытки.

Утром Кеша просыпается в деревенском доме, ищет завтрак, роняя горшки, пачкаясь в печке, с воплями призывая на помощь Василия. Попугай не способен найти пропитание в доме, даже если оно просто стоит на столе.

После завтрака Кеша выходит на прогулку и знакомится с «хозяйством»: свинья с поросятами, лошадь, петух и куры. Для попугая обитатели двора – публика. И в деревне он занимается привычным делом, а именно хаотично воспроизводит городскую «культуру» – в данном случае микс из Антонова, Пугачевой и бессмысленный набор фраз из «Сельского часа»: «Скажите, сколько тонн клевера от каждой курицы-несушки будет засыпано в инкубаторы после обмолота зяби?»

У живности «искусство» не встречает поддержки, скорее недоумение и раздражение, разве что лошадь «ржет» над самим исполнителем.

Доведя себя до творческой экзальтации – Кеша изображает исполнителя рок-н-ролла – попугай падает в колодец. Его спасает вернувшийся Василий, а потом одалживает вымокшему попугаю картуз и ватник.

Кеша внутренне понимает свою никчемность. Во многих советских фильмах разыгрывается история неуклюжего неофита, который, попав в новую для него среду, упорным трудом ломает ситуацию и вырывается в ударники. Кеша тоже одержим идеей доказать свою значимость и полезность: «Я смогу, я докажу, я покажу! Обо мне узнают. Обо мне заговорят!»

Но преображения не происходит. Кеша оказывается неспособным к крестьянскому труду. (По-хорошему, к труду вообще.) Он разрушителен как Чубайс или Гайдар, которые несколько лет спустя продемонстрируют стране свои ужасные таланты…

Сев в трактор Василия, Кеша вначале разносит во дворе постройки, а потом сваливает трактор в реку. Василий при этом проявляет чудеса толерантности – только вздыхает да обреченно машет рукой.

В попугае просыпается совесть, точнее, даже не совесть, а ее актерский суррогат, Кеша клеймит себя, называет ничтожеством, жалкой личностью и решает «умереть как мужчина». (Кстати, это первый и последний раз, когда попугай декларирует свою мальчуковость, ведь все его поведение это – перепев анекдотичной еврейской жены, у которой, как известно, «все болит».)

Повешение на проводе от лампочки превращается в спектакль. Свиньи, лошадь, да и сам Василий с любопытством следят за процессом. При этом никто не пытается остановить попугая – уж слишком много от него вреда.

Образ Кеши начисто лишен драматизма: Есенина из попугая не получается. Василий отправляет его домой в посылке.