Марк Ламброн - Странники в ночи

В тот вечер в офицерской столовой базы Кам Ло лейтенант-десантник поставил необычную пластинку — такой музыки мы во Вьетнаме еще не слышали. Это был саундтрек к старому фильму Преминджера "Лора". Казалось, лейтенант попал не на ту войну, а может быть, ему захотелось послушать эту пластинку потому, что она напоминала ему о ком-то, например о матери. Кейт захотела взглянуть на конверт. Там был кадр из фильма: Джин Тирни в красном декольтированном платье и Дана Эндрюс в светло-бежевом плаще. Внизу было написано: "Music conducted by Alfred Newman [40] Оркестр под управлением Альфреда Ньюмена (англ.). ". Я слушал эту мелодию, рассказывающую о черно-белых нью-йоркских улицах, по которым бродят роковые женщины. Рядом сидела Кейт в брезентовой куртке, причесанная кое-как, простая и чудесная. В руке у нее была бутылка кока-колы, и, когда она улыбнулась мне, я понял, что излечился от влечения к роковым женщинам.

Было 23 апреля 1967 года. До начала первой битвы за Кхе Сань оставались считанные дни. Недавно северовьетнамцы начали действовать, они якобы проводили диверсионную операцию где-то в окрестностях Кон Тхиена. У военных корреспондентов не было возможности узнать правду: они клюнули на приманку и направились в Кон Тхиен. На этот район обрушились проливные дожди, и вертолеты стояли на приколе. Так что пришлось присоединиться к конвою, который каждый день курсировал по дороге № 9 между Кам Ло и отдаленным лагерем Кон Тхиен у самой границы ДМЗ.

Конвой состоял из десяти-двенадцати машин. В нескольких фургонах перевозили боеприпасы, продовольствие и почту. Морпехи и журналисты заняли места в так называемых open trucks, грузовиках, помеченных белой звездой, в кузове которых устроены сиденья и установлен пулемет. Обычно в дождливую погоду над кузовом натягивали брезент, но сейчас он был свернут в два рулона и лежал внизу: нельзя было заслонять боковой обзор. Спереди и сзади колонну прикрывали ОНТО — платформы на гусеничном ходу, оборудованные шестью 106-миллиметровыми и шестью 50-миллиметровыми установками и одним соосным пулеметом: целый передвижной арсенал, ощетинившийся стволами. Сверх того в конвое были два джипа.

Мы выехали из Кам Ло в семь утра. Кейт сидела со мной в открытом грузовике. Нам пришлось надеть пуленепробиваемые жилеты и каски. Чтобы журналисты не вымокли, для них были заготовлены клеенчатые накидки. Морпехи уже вытащили такие же дождевики из вещмешков. Через минуту в грузовике было полтора десятка одинаковых неподвижных фигур, напоминавших часовых на посту или мексиканских пеонов, завернувшихся в одеяла. С нами еще ехал Тим Крей из журнала "Лайф". В другом грузовике разместилась съемочная группа японского телевидения.

Я не выспался. Люди вокруг передавали друг другу термосы с кофе и картонные стаканчики. Морпехи лакомились ореховым пирогом из своих пайков. Один достал комикс "Марвелл" и стал читать о приключениях Капитана Америка. Антенны джипов хлестали по воздуху, сгибаясь, как рыболовные удочки. Натужно ревели моторы, из выхлопных труб вырывались клубы дыма. Изредка по сторонам дороги мелькали домики. Конвой обдавало ароматом камфары и запахом курятника; иногда, проносясь мимо, мы успевали заметить фигуру крестьянина в остроконечной шляпе, казавшуюся серой и призрачной за плотной пеленой дождя.

Я наклонился к Кейт. Каска закрывала ей лоб, я видел только нижнюю часть лица. Она зябко закуталась в клеенчатую накидку.

— Тебе холодно?

— Нет, — ответила она, силясь говорить громче. — Но нам следовало бы отсылать репортажи в редакцию вместе с дождем. Мы не вправе что-либо скрывать от читателей, так пусть у них в гостиных разведутся лягушки.

Я достал из пачки сигарету и дал ей. Она затянулась разок, потом вернула ее мне.

Мы ехали на небольшой скорости, поглядывая по сторонам. Дорога на этом отрезке была расширена и укатана подразделениями инженерных войск. Деревья срубили и выкорчевали, через ручьи перекинули надежные мосты. Дождь шел не переставая, его подвижная пелена стирала очертания предметов. От плантации бананов, мимо которой мы проезжали, осталось лишь несколько штрихов угольным карандашом. Гусеницы и колеса головных машин проложили глубокие борозды в набухшей от дождя красной пыли. Брызги глины на крыльях грузовиков были цвета засохшей крови. Дождь упорно барабанил по свернутому брезенту, и этот звук, разносившийся над колонной машин, напоминал о детстве.

Меня могли бы убаюкать мерная тряска машины, подпрыгивавшей на выбоинах, и неяркий свет облачного неба. Но я не спал. От порывов ветра по дороге проносились потоки воды, словно в Арденнах. Эта моторизованная колонна вызывала в воображении картину, которая пришла из глубины веков почти без изменений: готовое к бою войско движется навстречу врагу. Фигуры дозорных в негнущихся накидках, похожие на копья винтовочные стволы… Вот так же в старину другие воины шли на поле битвы. Морской пехотинец, сидевший передо мной, мог бы быть всадником Тамерлана или лучником времен Столетней войны, швабским ландскнехтом или самураем в доспехах. Еще долго проплывающие облака будут видеть людское безумие. Меня оно тоже не миновало. Но за последние недели я стал другим. Дождь, целомудрие женщин, сияние осени — теперь мне казалось, что все это созвучно тихой нежности, которой заслуживает любая жизнь.