Михаил Веллер - Огонь и агония

Лейтенантская проза, так их всех и называли. Но вот у Васильева она не совсем так чтобы лейтенантская.

Слава Васильева началась в 1969 году с публикации в «Юности» всем памятной повести «А зори здесь тихие». А еще года через три вышел знаменитый фильм Ростоцкого. Страна плакала над гибелью пяти девушек в военной форме, павших в бою с немецкими диверсантами. И фильм, и повесть — трогательны, пронзительны, трагичны. И повесть более поздняя — «В списках не значился» — похожа по стилю, коллизии, эмоциям: юный лейтенант, война, первая любовь, кровь, самоотверженность, смерть.

Васильев прекрасный писатель, и я долго не мог понять, что же мне не нравится. Пока не сказал неожиданно для себя и к негодованию сокурсников: «Представьте себе повесть о пяти девушках-бойцах Народно-освободительной армии Китая, ценою собственной жизни уничтоживших шестнадцать гоминдановских диверсантов, которые хотели взорвать мост». В это время советско-китайские отношения были враждебными, еще памятное китайское примитивное геройское кино и книги высмеивались, пафосный патриотизм воспринимался пародией.

На войне все бывало. А искусство всегда условно. Но все-таки. Немецкие десантники были лучшими в мире. За месяц до нападения на СССР немецкие парашютисты десантировались на Крит и меньшими силами разбили и вышибли с острова войска англичан, очень сильных в обороне солдат. Десантники самые подготовленные из всех бойцов. Что они там в лесу делают, зачем для взрыва железной дороги или моста столько народу — ладно, не важно. Но против наших девушек пяти с винтовками и старшиной с наганом и финкой — эти шестнадцать тренированных головорезов сущие овцы. Старшина лично одного зарезал, нескольких застрелил, четверых или пятерых взял в плен. Девушки все прекрасные, судьбы разные и все достойные, непростые, жить бы им да жить; это понятно… Но если одна зенитчица с винтовкой стоит двух десантников, а ум и опыт старшины обеспечивает правильное использование сил и победу — чего мы четыре года надрывались, кровь лили, миллионы людей потеряли?.. Я прошу прощения за ужасный и недопустимый свой цинизм, я на колени встаю перед подвигом героев и памятью о них! Я просто только принять это за правду не могу… За песню, за легенду о высоком подвиге, за выраженную потребность показать прекрасный героизм и высокое самопожертвование — да, конечно, это святое, никто не посмеет оспорить. Но за правду это не сойдет!

И если — «В списках не значился» — вы представите себе подземелья Брестской крепости, и нет воды, жажда, темнота, неделями, пот, и любовь юного мужчины и девушки… В рыцарских романах, в классической литературе — это прекрасно. Но в жестокой и близкой нашей войне, где все взаправду!!! А грязь, а выделения, физиология, а не помыться, не говоря о смене белья, а запах — и этого ничего в книге нет как нет: прекрасны любовь, самоотверженность, героизм, трагична смерть и несбывшееся счастье, и забвение трагично, даже не узнает о тебе никто, в списки даже вновьприбывшего внести не успели. Все это так! Но не соответствует, вот такой я поганый прозаик!

Борис Васильев — не просто романтик, он сентименталист. Скверной прозаической стороны жизни не существует. Есть прекрасные искренние чувства и их поэтичное и эстетичное воплощение в искусстве, в литературе в данном случае.

Меня часто спрашивали: да что же плохого в романтизме, и даже в сентиментализме? Ничего плохого, друзья-читатели, ничего плохого, кроме хорошего. И кроме еще одного: когда он выдает себя за реализм. Вот если сентиментализм с его красивой и благородной системой условностей и умолчаний позиционирует себя как реализм, подается как реализм — он становится враньем. Враньем просто!

Проза Васильева поэтична. Она чужеродна реализму как методу изображения. Она возвышенна, лирична, чиста. Только не надо принимать ее за жизнь. За правду не принимайте. Примите за лирико-героические поэмы в прозе. Но только не думайте, что война была вот такой. Ни боже мой. Война была грубой, прозаичной, вонючей и кровавой, тошнотворной и непереносимо тяжелой, подлой и страшной. И нисколько не красивой и не романтичной. Такое дело.

Есть в нашей литературе другая абсолютно чистая книга о войне, в которой нет ничего противного и грязного — и при этом все правда. И романтика этой книге отнюдь не мешает! Это «В августе сорок четвертого» Владимира Богомолова, теперь она часто озаглавливается «Момент истины».

Группа СМЕРШа ловит в прифронтовой полосе немецких разведчиков. В конце этих нескольких неуловимых врагов пытаются блокировать и взять уже силами войсковой операции, тысячи солдат, генеральское совещание. По жанру здесь художественная проза становится правдивой до полной документальности местами (хотя эта документальность смоделирована автором). Приводимые в тексте документы вызывают полное доверие. И вообще все вызывает полное доверие. Здесь нет неточности ни в одной детали, ни в одной фразе, жесте, приказе, поступке — ни в чем. О, Богомолов был великий мастер.