Михаил Веллер: Огонь и агония

Мы имеем жесткую групповщину — которой не стесняются, которую полагают законной и правильной. Своих — защити, чужих — утопи.

А потому что есть такой закон групповой психологии: для защиты своего — нужно в тех же грехах, но в гораздо большей степени, обвинить чужого. И срабатывает поглощение меньшего большим, тихого громким. Пушкин славил царя, служил правительству, был придворным, писал благонамеренные тексты? Но! Пушкин — общепризнанный талант, Пушкин наш, Пушкин аристократ, к Пушкину прислушивается свет. Не отдадим! А вот чужой — он социально ниже, коммерчески успешнее, торгаш, борзописец, подлая личность: и все его сотрудничества и пользы правительству — вот это действительно подло! Вот о нем и поговорим!

И! Происходит обычнейшая в человеческом мире вещь! Взгляды элиты (в данном случае литературно-светской) становятся корпоративными истинами. Ты хочешь быть принят в сообщество значительных литераторов? Так должен признать: Пушкин — светлый гений, а Булгарин — бездарный подлец. Это — опознавательная система «свой-чужой».

Проходит время — и Пушкин с Булгариным перестают быть живыми людьми, но остаются информационными образами. И каждый информационный образ имеет свою эмоциональную нагрузку. И вот это приобретает характер идеологии — и идеология уже рулит информацией: что и как можно говорить — а что и как нельзя. И вот уже из полного академического собрания сочинений Пушкина и Грибоедова изымаются все добрые слова в адрес Булгарина. А рецензия Булгарина на Лермонтова не упоминается в работах о Лермонтове. И так далее.

Культ Пушкина и очернение Булгарина превращаются в символ веры. Условие причастности к миру приличных людей. После этого можно уже не думать!

Почему? Это подчинено законам структуризации социокультурного пространства. Оно тяготеет к поляризации, к разности потенциалов разных своих величин. И сейчас только отметим: на каждого Моцарта должен найтись свой Сальери, на каждого Цезаря — Брут, на каждого Людовика — Робеспьер. Все встали и поклонились великому Гераклиту: единство и борьба противоположностей! Это он первый понял.

Где умный спрячет лист? В лесу. Где умный спрячет службу царю? В тени слуги царя. Над тенью надо поработать — чтоб побольше и погуще.

Как насчет манихейства? Это ведь вариант дуализма, немалое зерно истины. Всегда должно быть белое и черное, и вечно они должны бороться. И одно определяется через другое — через противоположное определяется. Без Булгарина (и кстати без Дантеса) Пушкин не обрел бы ангельское сияние в русской культуре, ореол гения и мученика, гонимого и убитого. Ибо черные люди оттеняют его белизну.

Вам нравятся слова онтология и онтогенез? В нашем случае — это принцип и процесс происхождения объекта. Наш объект сегодня — Булгарин. Но без своей неотрывной противоположности — без Пушкина — Бугарин как сложившийся феномен не существует. Ибо Пушкин был знамя высокой дворянской литературы — а Булгарин был сформирован как образ его антипода.

Так что зависть — завистью, групповщина — групповщиной, служение власти — служением, но есть еще объективные законы структуризации социума. (Как раз в это время Огюст Конт создает свою позитивную философию и объективистскую социологию.) И вот эта объективность социальных законов вечно подставляет России подножку.

Ибо, перевалив на Булгарина всю вину за сотрудничество с государством также и свою собственную, дворянская литературная тусовка оказала русской литературе дурную услугу. Было выкинуто из литературы все, что сделал Булгарин. (О, заодно они выкинут Загоскина, потом Крестовского, Боборыкина — оставят только себя, победителей: и книг с хорошим концом в русской литературе не будет вообще. Только «Война и мир» отделается жертвой князя Андрея и Платона Каратаева.)

Господа. Вот я прожил уже на свете немало лет. И я не встречал в жизни человека — который бы для себя, по жизни, для чтения — читал «Капитанскую дочку» или «Дубровского». Они малоинтересны, вторичны, банальны, язык неприятен в чтении, архаичен. Мне неизвестен тот фанат, который не по программе, не для экзаменов, а для себя читает «Мертвые души» или «Ревизора». Перестаньте же врать — кто сейчас читает Некрасова?! Ну перечитайте же любую статью Белинского: очень много слов, половина цитат, обилие восклицаний и трудно найти мысль вообще. Но очень рвался к литературной власти, был нетерпим!

У русской классики есть два главнейших качества: она неинтересна и пессимистична. В ней нет героя, порок не наказан, добро не торжествует, жизнь тягостна. Это — портрет народа? Тогда — спасибо портретисту! Поклонитесь всем, кто уконтропупил Булгарина.