Михаил Веллер - Огонь и агония

В 70-е годы Гранин был на слуху и очень авторитетен. Но мы о другом.

В 1962 году Обком КПСС указал принять меры к идеологически невыдержанному хулигану Пикулю. И Гранин, второй — рабочий то есть — секретарь Ленинградского Союза писателей — выдавил его из Ленинграда. Было дано понять, что жизни здесь не дадут. А отъезд разрешит ситуацию: нет человека — нет проблемы. Так Пикуль оказался в Риге, где и прожил всю оставшуюся жизнь.

Короче. В 1970 году «Звезда» печатает повесть Пикуля «Реквием каравану PQ-17». Успех огромный! Фамилию запомнили! Да не знали мы ничего, кто сам в войну лично не сталкивался, про эти караваны, и про ленд-лиз только слово знали и что-то слышали. И написано хорошо: броско, выпукло, ярко, энергично — выразительно и просто. Это был дебют Пикуля в большой литературе — хоть это кому нравилось, хоть нет. (Ну, что там кое-что, целые сцены, списано почти дословно из знаменитого романа МакЛина «Его Величества корабль “Улисс”» — это мы узнали уже после советской власти, когда издали).

Потом вышел роман «Моонзунд» — о сражении германских кораблей с российской береговой артиллерией на Балтике в 1917 году; и революция, и социальные процессы на флоте, и военное дело. Ничего народ про это не слышал никогда!

А в 1972 выходит лучший русский исторический роман — да, примерно вот так! — лучший русский исторический роман «Пером и шпагой». И он становится бестселлером. Его невозможно купить. Он продается за те же 5 номиналов на черном рынке — хотя идут стотысячные тиражи. Началась слава Пикуля.

История-то в СССР была в полном загоне — по понятным причинам. Кроме идеологизированного романа «Степан Разин» сейчас и вспомнить ничего невозможно. Традиции второй четверти XIX века — «Юрий Милославский» Загоскина, «Дмитрий Самозванец» и «Мазепа» Булгарина, Лажечников еще — давно канули, минули и сгинули. Непредсказуемое российское прошлое развернуться писателям не позволяло: вам к следователю. И — вот!

Советский народ с изумлением узнал, что была Семилетняя война, и Россия в ней участвовала! И даже брала Берлин. И был прусский король Фридрих Великий, который воевал один против всех, и это он, а не великий русский полководец Суворов первым, сказал знаменитое: «Мы будем воевать не числом, господа, а нашим несравненным умением!» И — впервые на памяти читателя! — враг был изображен не моральным уродом и глупцом, а человеком очень умным, мужественным, человечным и храбрым. Мы услышали о шевалье де Еоне, «Оленьем парке» Луи XV, канцлере Бестужеве, любовниках Екатерины (только слухи передавались раньше), убийстве Петра III, и очень много о чем еще. Да мы просто открыли для себя русскую историю того века!

Стоит сказать и о языке романа. Короткая, четкая, щегольски стилизованная фраза. Элементы архаики для создания настроения эпохи, чтоб повеяло духом того века — скупо, умеренно, только для создания атмосферы, стилистики сцены.

Литературный штамп, доведенный до своего логического завершения и тем самым до совершенства приема — один из важных принципов Пикуля. Вся экспозиция сцены в краткой фразе типа «Ветер рвал плащи с генералов» или «Лошади рушили фургоны в воду» — это запоминалось на всю жизнь!

Пикуль брал историческую версию, широко известную очень узкому кругу историков — и по ее канве вышивал свой роман, весьма аккуратно придерживаясь фактов — особенно там, где в точности единственную версию фактов никто не знал.

Пикуль дал советскому (русскому) народу давно забытый интерес к истории — видит бог, это уже великая заслуга. И интерес личный, искренний, неслужебный, для себя, потому что история — это очень увлекательно, и поразительно, и часто смешно, и так далее.

«Пером и шпагой» остается вершиной Пикуля. Потом была «Битва железных канцлеров» — Бисмарк и Горчаков, объединение Германии, дипломатическая и политическая подкладка Крымской войны — да что мы об этом знали? Да ничего мы раньше об этом не знали. Только историки, только проходя по программе: к экзаменам прочитал — и забыл.

Пикуль еще много написал, но уже — не так твердо, не так круто сварено и четко организовано. И «Фаворит» (эпоха Потемкина), и «Слово и дело» — при огромности материала несколько рассыпаются на куски.

Историки, конечно, завопили, что Пикуль невежда и все врет, литературные критики завопили, что он не писатель, а автор чтива для масс — ну, то есть все как полагается. И вот уж героев иных времен позабыли почти всех, а Пикуля все переиздают и читают. Время — тоже неплохой критик, как говорится.