Михаил Веллер - Огонь и агония

Причем сначала она берет на себя грех — необходимый грех, но смертный грех убийства — и губит тем свою душу: она убивает их спутника: он обессилел, слаб духом, требует помощи и переводит зря пищу. А им надо идти, их ждут люди, и они сами полумертвые от усталости и голода. И она стреляет в этого большого плаксивого янки.

А еще она не дала пищи даже своему брату, который встретился им в пути, на снежной тропе, умирающий от голода, а когда-то в детстве он спас ей жизнь, вступив в схватку с медведем. Она не подала виду, что узнала его: а у него не было одного пальца, он потерял его тогда в битве с тем медведем. И тогда Ситка Чарли впервые услышал ночью, что она плачет. Но она рассказала это ему только перед смертью.

А умерла она, потому что ела только половину еды, а другую откладывала для мужа. И когда она, уже умирая, сказала это, он отбросил этот мешочек и сказал, что умрет вместе с ней. Он познал любовь женщины…

И вот тут — вот тут! — она сказала, что он должен идти, чтобы спасти людей, которые ждут помощи, которые дали им все лучшее и послали позвать помощь, которые всегда уважали его и верили ему, и он не может обмануть их и дать погибнуть! (А идти им было семьсот миль по зимней тундре, почти тысячу двести км!)

И он дошел эти последние восемьдесят миль, и ему казалось в полубессознании, что это она помогает ему идти. Но дело даже не в этом!

Такая подлая штука — здесь любовь к любимому и долг перед людьми сливаются вместе! Такое не каждому дано закрутить, совместить, дать воедино! Она любит его и спасает ценой собственной жизни — ради него самого, потому что любит. Но ведь еще — потому что он должен дойти и спасти всех! Вот как получается. Вот какой непростой парень был этот Джек Лондон. Вы понимаете: любить — и спасать собой, любить — и заставлять выполнять свой долг, давать возможность выполнять свой долг, и любить — спасать людей ценой своей жизни, пусть чужих людей, но своих, в том смысле, что они тебя знают, в тебя верят, и от тебя зависят их жизни; и вот ты умрешь — но будет жить не только любимый и помнить тебя всю жизнь и благословлять и тосковать — но спасенные тобой люди, пусть они тебя-то именно не вспомнят, но они тоже будут жить. Вот какая штука.

Женской любви мы все обязаны тем, что выжили в этой трудной жизни. Это женщина, проявляя чудеса любви и героизма в тяжких, нечеловеческих, скотских условиях, — спасает всех нас, дает жизнь всем нам.

Так вдобавок ко всему — они индейцы. Люди Природы. И когда здоровенный янки хнычет от слабости и отказывается идти — это они, индейцы, идут вперед сквозь все муки ада и делают свое дело, и спасают людей. Белых.

И после этого умственные уроды называют Джека Лондона расистом? Много левацких кретинов, паразитов на теле разъедаемой ими цивилизации, развелось нынче. Ничего, и это тоже пройдет. Уму, конечно, трудно, зато глупость по сравнению с ним живет недолго, временное она явление.

Один из самых стоических, самых мужественных и мужских рассказов Джека Лондона — «Кулау-прокаженный». Это белые завезли к ним на райские теплые и зеленые острова проказу с китайскими кули. Это белые присвоили их землю, а теперь они же должны работать на этих белых, чтобы прокормиться. И теперь белые, укравшие их землю, их вольную жизнь, их независимость и даже их здоровье — теперь они хотят лишить их родины. Выслать всех прокаженных в один лепрозорий на один дальний остров и заставить жить только там.

Но у них, у канаков, островитян, есть винтовки. И Кулау, их вождь — вождь тридцати прокаженных, изуродованных болезнью бедолаг — храбрый и упорный человек. Они отказываются выполнить приказ белой власти и выйти на берег для посадки на корабль. Они ни в чем не виноваты. Они живут на своей родине. И имеют на это право. Которое будут защищать.

Но к горной долине, где живут прокаженные, прибывают солдаты, туземная полиция, привозят пушки. И хотя Кулау, меткий стрелок, защищает единственную горную тропку, по которой к ним можно пройти, предупреждая солдат, а потом стреляя и убивая — они открывают огонь из пушки. Люди начинают погибать от разрывов снарядов, и в конце концов сдаются. Спускаются вниз.

Но момент социальный, исторический, экономический и политический — как белые захватили земли туземцев — сменяется другим. Моментом высокой этики.

Кулау, храбрый прокаженный туземец, — прав! Он защищает свое право жить и умереть на родной земле. Он ничем не обязан этим белым, кроме своей гибельной болезни. И он дерется с винтовкой в руках. Он горд, умел и неустрашим, и справедливость на его стороне.