— О Боже, вот уж чего бы не посоветовал.
Он взял из лежащей на столе кипы газет номер «Стейт дейли» и пробежал глазами заголовки на первой странице: «Приказ, ограничивающий полномочия шерифа О'Кини… Другие кампусы выражают свою поддержку… Предположения врачей и ученых об использовании газа кожно-нарывного действия… Женщины и дети на Марше в защиту Сада…» Там же была и фотография Сада, не по дням, а по часам превращающегося в грязный пустырь с остатками игрового оборудования и чахлыми кустами в углу, со всех сторон обнесенный ограждением из колючей проволоки. По ту сторону забора находилась кучка безучастных солдат, а снаружи — толпа женщин и детей, что-то вроде сюрреалистического концлагеря наоборот. Может, сгодится для шоу Чарлза Буна? «И кто же здесь настоящие пленники? Кто за колючей проволокой, кто на свободе?» И так далее в том же духе. Филипп открыл свой ящик для корреспонденции, к величайшему изумлению его американских коллег называемый им на английский манер «голубиным гнездом». При виде небольшого потрепанного пакета с адресом, написанным рукой Хилари, ему на какое-то мгновенье стало не по себе, пока он не сообразил, что пакет был отправлен наземной почтой несколько месяцев тому назад. Почта, приходившая из-за пределов Эйфории, в последнее время стала его беспокоить, напоминая ему о связях и обязательствах совсем в других краях; особенно он вздрагивая от писем Хилари, тонких бледно-голубых посланий, на которых даже профиль королевы в правом углу являл его виноватому взору скорбное неодобрение его поведения. Однако в письмах Хилари не было и следа недовольства или подозрений. С дружелюбной словоохотливостью она писала о детях, о Мэри Мейкпис и о Моррисе Цаппе, который явно выходил в Раммидже на первые роли и уже успешно предотвратил начавшуюся было студенческую заварушку… Однако Филипп плохо воспринимал эти новости, бегло скользя взглядом по ровным, округлым буквам и в первую очередь пытаясь убедиться, что слухи о его супружеской неверности еще не докочевали до Раммиджа и не аукнулись возмущением и гневом. В Плотине ни для кого не было секретом, что он живет в доме Цаппов, но люди, похоже, были слишком озабочены проблемами Сада, чтобы задавать дальнейшие вопросы. Или это было так, или, как полагала Дезире, его считали голубым, поскольку он пустил в свою квартиру Чарлза Буна, а ее — лесбиянкой, поскольку она увлеклась феминизмом, так что едва ли кто-нибудь мог подумать, что они завели роман. К тому же Говарду Рингбауму, которого в первую очередь подозревали как автора подметного письма о Мелани (Ковбой, его студент, мог послужить источником информации), предложили работу в Канаде, и он уехал из Эйфории, мгновенно отпущенный вздохнувшим с облегчением Хоуганом.
Филипп прочел записку Чарлза Буна с напоминанием о времени и месте радиопередачи. Он вспомнил о том, как они встретились в самолете — с тех пор, казалось, прошли годы. «А кстати, вам надо будет как-нибудь прийти ко мне на передачу!..» Да, многое изменилось, включая и его отношение к Чарлзу Буну, которое прошло широкий спектр чувств — удивления, раздражения, зависти, злобы, мучительной сексуальной ревности и теперь, когда страсти поутихли, какого-то сдержанного уважения. В эти дни Буна можно было видеть повсюду — на улицах и на телеэкране, там, где случались шествия или демонстрации, — он так и лез в глаза со своей загипсованной рукой на перевязи, словно набиваясь на то, чтобы полицейские сломали ему и другую. Его наглости, дерзости и самоуверенности не было предела, и все это можно было принять за мужество. Влюбленность в него Мелани, которая со временем отнюдь не шла на убыль, теперь стала более понятной.
Филипп скомкал записку и бросил ее в мусорную корзину. Бандероль из Англии он откроет в приватной обстановке своего кабинета. По дороге туда он зашел в мужской туалет на четвертом этаже — тот самый, в котором в день его приезда взорвалась бомба, — теперь отремонтированный и заново покрашенный. 1 Считалось, что, если стать у писсуара, то лучшего вида из окна на бухту и подвесной Серебряный мост не сыскать, но сегодня Филипп устремил свой взгляд вниз. Да, в перспективе точно укорачивается.
Поверь мне, Хилари, что о постели и речи быть не могло. В тех редких случаях, когда мы встречались, мы не особенно друг другу нравились — мало того, Дезире только и говорила что о движении феминисток и вообще была настроена против мужчин. Кстати, именно это и привлекло ее в наших отношениях…
Читать дальше