Мухаммед Диб - Повелитель охоты

Приготовимся в нее войти.

Ничего удивительного — ведь это люди, люди, сотворенные по нашему образу и подобию, решили найти пристанище здесь, в этой богом забытой глуши, где и дикий зверь не нашел бы средств к пропитанию. Но если этим мужчинам — я один из нищенствующих братьев — и женщинам (в предположении, что они здесь есть) было причинено неслыханное зло? Если подобная вещь…

А пока в этом месте, которое считается обитаемым, не заметно ни малейшего движения: не видно даже животного, хотя бы кошки. Деревня, плато, вся местность вокруг упорствуют в своем безмолвии. Они противопоставляют нам молчание, и кажется, будто они стремятся обречь на молчание и нас, замуровать нас в безмолвном времени, уловить ход которого способны были бы они одни.

А может быть, не ход, не течение — стояние. Потому что это будет взорванное время, обманутое ожидание.

Замершие в неподвижности, готовые к появлению призраков — если оттуда что-либо вообще должно появиться, — мы ждем. Призраков, которым ничто, впрочем, не препятствует принять облик живых людей. В таком случае нам отнюдь не помешало бы удостовериться в собственной реальности, убедиться в том, что, придя сюда, ступив на эту землю, мы сами не превратились в духов.

Я один из нищенствующих братьев. Представший перед нами застывший пейзаж с его сдержанностью и неусыпной настороженностью по-прежнему продолжает за нами наблюдать. Преследуя, похоже, одну лишь цель: провозгласить главенство камня, солнца, ветра; ветра с его синкопированными гортанными манипуляциями, с его обрывающимися на полуслове диатрибами, шелестом надкрылий, барабанным гулом; камня — стоячего и лежачего, угловатого и колотого; солнца, нагромождающего перспективу за перспективой смятого света.

Скрывает ли нечто иное, означает ли нечто иное это безраздельное господство солнца, скал и безмолвия?

Доносится юная, свежая песнь. Неукротимая, как любовь и ненависть, она звучит, не иссякая, не прерываясь, но и не усиливаясь. Кажется, будто она зовет нас, и чудится в ней голос этого одиночества и черного света, волнами которого ее омывает полдень.

Мы идем на зов. Пускаемся в путь с засохшей на лицах коркой пота и дорожной пыли. Плато испещрено золотистыми круглыми проплешинами, похожими на рассыпанные монеты на которых здешние жители, должно быть, высеяли несколько буасо [4] Старинная мера сыпучих тел, равная 12,5 литра. ячменя или пшеницы; теперь же все сжато, и осталась лишь рыжина под пламенем неба.

Вся жизнь — во власти этой песни. Мы не сразу решаемся сделать то, что нам надлежит.

Я один из нищенствующих братьев.

Лабан говорит:

Первыми нас встречают невесть откуда повылезшие собаки. Они первыми, припадая к земле, обкладывают нас яростным лаем, полные решимости преградить нам путь.

Только тогда появляются люди. Но навстречу идти не спешат: созерцают нас с того самого места, где остановились. Они не выказывают ни удивления, ни энтузиазма, ни враждебности, ни даже малейшего интереса. Разве что отгоняют пинками собак.

На пороге своих домов показываются две женщины.

— Привет, — говорит Маджар.

Потому что один из мужчин — явно старший по возрасту, хотя и не самый старый, тем более что по его худощавому лицу трудно определить, сколько он прожил на свете, — кивнул. Или сделал движение, которое можно было бы принять за кивок, но о котором трудно было с уверенностью сказать, действительно ли оно предшествовало взмаху ладони, каким он отогнал от лица солнечный жар.

— Да, привет.

Он продолжает наблюдать в свойственной ему манере, то есть как бы и не видя людей в нескольких шагах от себя.

Потом вдруг словно спохватывается, что что-то происходит — а именно то, чему происходить никак бы не следовало.

— И что вам надо?

— Гости, — говорит Хаким Маджар и, не получив ответа, уточняет: — Мы гости.

— Гости, — неопределенно повторяет его собеседник.

— Божьи гости.

Крестьянин остается бесстрастным.

Маджар говорит:

— Гости.

Не повышая голоса, мужчина командует собакам:

— Пошли вон.

Только ли к собакам это обращено?

Поджав хвосты, те отступают немного назад. Один из местных подбирает камень. Я думаю, чтобы использовать его как метательный снаряд. Я думаю: против этих диких зверей. Собаки нехотя разбредаются, не преминув напоследок бросить на нас свирепые взгляды.

— Вы, должно быть, сбились с дороги?

Маджар качает головой.

Крестьянин погружается в раздумье. Нахмурясь, он говорит, словно переспрашивая самого себя: