Ирина Левитес - Аня

Татьяна оказалась дома и вышла в коридор посмотреть, кто там пришел.

— А это еще зачем? — хмуро спросила она.

— Масло! — пояснила Аня.

— Вижу, что масло. Зачем ты его приволокла? У нас его девать некуда. Еще с зимы пять литров стоят на балконе.

— А я думала, нам надо… — Внезапно полиэтиленовая крышка осталась в руке, а банка постаралась: разлетелась на сотни осколков.

— Нормально! — прокомментировала Татьяна. — Черт тебя принес на мою голову! И кто просил покупать это проклятое масло?

— Кажется, что-то упало? — в дверях своей комнаты появилась Марина Николаевна.

— Кажется! Вечно вам все кажется! — обрушилась на другой раздражающий объект Татьяна. — Эта бестолочь грохнула банку с маслом! Три литра! Вот, полюбуйтесь, что она натворила!

— Аннушка уже разлила подсолнечное масло, — пробормотала старуха. — Давайте я помогу убрать.

Марина Николаевна двинулась к месту бедствия.

— Только вас тут не хватало! Еще грохнетесь, возись потом с вами! Пол-то скользкий!

— Так будем кататься, — невозмутимо парировала старуха.

Аня тупо смотрела на вязкую лужу, неотвратимо расползающуюся ручейками, и никак не могла осознать реальность происходящего. Из ступора ее вывел очередной возглас Татьяны, притащившей из ванной таз, ведро и кучу тряпок:

— Что стоишь столбом? Убирай теперь чего натворила!

Аня опрометчиво разулась, не ожидая еще одной подлости со стороны масла, заскользила, потеряла равновесие и упала.

— Ой!

— Вот те и «ой»! — примирительно сказала Татьяна.

Поостыв, она испугалась, что Анна возьмет да и нажалуется своему папаше. Нет, надо от нее избавляться, но только так, чтобы Витя ни о чем не догадался.

— Ох, горе мое! Вставай потихоньку. Держись за дверную ручку, — миролюбиво сказала она вслух. — Да не спеши, а то опять упадешь. Осторожно!

Аня поднялась с пола и принялась выуживать из масляной лужи крупные осколки. Попыталась отжать набухшую тряпку, но мелкие стекла впились в руки.

— Не выкручивай тряпку! Стой на месте, — пришла на помощь Татьяна. — Промакивай и выбрасывай. Марина Николаевна! Тащите еще тряпки.

— Какие? Кухонные?

— Да не знаю я, какие! Полотенца несите! Те, что похуже.

Часа через два бывшие полотенца, коврик и большая часть обуви вместе с любимым зеленым платьем отправились на помойку, а несколько пар домашних тапочек мокли в тазу. Аня пошла отмываться. А потом Татьяна мазала йодом кожу, иссеченную мелкими порезами, и дула поверху. Но как-то равнодушно дула.

— Не реви! Слава Богу, ничего серьезного не случилось. Эта ерунда до свадьбы заживет, — успокоила Татьяна. — Все планы порушила. Отец меня на рынке ждет, просил помочь. Да не реви ты! Могло быть хуже.

Могло быть хуже! Хуже просто некуда. Как показаться на глаза Белкину в таком виде? Он сразу поймет, что связался с уродиной. И все, что было накануне, это просто обман, навеянный летним дождем. И что, в самом деле, вчера произошло? Белкин уже наверняка забыл о поцелуях. Разве ее может кто-нибудь по-настоящему полюбить? Документы не подала. Вот и хорошо. Случайностей не бывает.

— Тетя Таня, я решила — поеду домой. Какой смысл здесь в медучилище поступать? У нас в городе тоже есть.

— Конечно! Ты абсолютно права! Вот если бы в университет — тогда другое дело. А так действительно будет только удобнее, — подтвердила Татьяна.

Линолеум в длинном коридоре был выучен за две недели наизусть. У окна в торце был самый лучший — влажно блестел почти как новенький. Под процедурным кабинетом тряпка вечно застревала на синей заплатке, прибитой выпирающими гвоздиками, потом освобожденно скользила вдоль палат, задерживалась у поста на протоптанных до цемента дырах, бежала мимо ординаторской, тормозила у гипсовой, огибая каталку у стены, и устало завершала марафон возле туалетов. Теперь нужно было приниматься за самую неприятную работу. Еще хорошо, что старшая не вредничала: выдавала для уборки хирургические перчатки из гуманитарной помощи.

Отделение просыпалось: скрипело панцирными сетками кроватей, хрипло откашливалось, бодро постукивало костылями, неуверенно отзывалось осторожными шагами. Дежурная сестра уже разносила по палатам градусники, а выключенный стерилизатор на посту прощально вздрагивал перезвоном никелированных шприцев, готовясь к утренним инъекциям антибиотиков.

Вот и все! Аня разогнула спину. Осталось только сбегать к контейнерам, вынести мешки с мусором. Хорошо, что уже лето. Выскочила — и порядок. Ничего страшного. «Глаза боятся — а руки делают», — вспомнила любимую мамину поговорку. И ничуть не жалела, что решила совместить приятное с полезным: двухнедельную практику и работу. Ее с большим удовольствием оформили на полставки санитаркой, вечно их не хватает. К тому же нашлась уважительная причина поменьше быть дома, где хрупкое спокойствие в любую минуту могло по самой непредвиденной причине превратиться в грандиозный скандал, бушующий так долго, что никто не мог вспомнить, с чего все началось.