Сири Хустведт - Печали американца

— На свете так много вещей, о которых мы ничего не знаем, — говорила она.

Машину вела Розали. Темно-синий костюм и грубые туфли, в которых она была на похоронах, уступили место предмету туалета, который жители Среднего Запада называют «штанцами» — легким брюкам из синтетической ткани, которые не надо гладить. Сверху на ней была футболка, украшенная изображением гигантского комара и надписью: «Миннесотский орел». Несмотря на то что Розали была не лишена привлекательности — симпатичная пышечка с приятным круглым личиком и коротко стриженными темными вьющимися волосами, — она практически не пользовалась традиционным арсеналом женских уловок. Подруга моей сестры была женщиной ненадушенной, ненакрашенной и абсолютно не наряженной, взиравшей на мир сквозь толстые стекла очков, из-за чего глаза казались больше. У меня было ощущение, что я знаю ее всю жизнь, а она, становясь старше, не менялась ни на йоту. Семейство Гайстеров, которым принадлежала «Погребальная контора Гайстер и К о», считалось в городе одной из самых выдающихся фамилий. У родителей Розали было семеро детей, включая пару близнецов, и мне порой казалось, что такая плодовитость является своего рода логическим противовесом скорбному семейному бизнесу. В начальной и средней школе Розали и Инга были неразлучны и с той поры остались задушевными подругами.

Машину она вела одной рукой, на приличной, как я заметил, скорости, а другой для пущей выразительности жестикулировала.

— Я, честно говоря, не знаю, до какой степени дедуля вменяем. Но сиделка в доме престарелых сказала, что он радуется посетителям. Так и сказала: «За редким исключением, все обитатели нашего дома посетителям очень рады», — передразнила она приторные интонации медсестры и продолжала уже нормальным тоном: — Он чуть не всю жизнь проработал в магазине скобяных товаров. Это мне сообщила матушка, а у нее в Блу-Винге есть доступ к бурным потокам местных сплетен, с которыми могут соперничать только горячие ключи сплетен в Блуминг-Филд. Да, мамуля у нас по этой части большая прелесть. Стоит ей пару дней пожить на одном месте и чуть-чуть разобраться, откуда ветер дует, она тут же учует любой скандал в радиусе полутора километров.

Как я заметил, у Розали метафорические ряды легко перемещались из водной стихии в воздушную.

Соня вынула из уха наушник:

— Вы это серьезно?

— Она никогда не говорит серьезно, — сказала Инга дочери.

— Нет, иногда говорю. Ваша Лиза Одланд после того, как несколько лет не пойми где не пойми с кем пропадала, превратилась в миссис Кавачек. Она на семь лет старше нашей мамы, поэтому под категорию школьной подруги не подпадает. Мистер Кавачек умер совсем молодым, у них один ребенок, девушка, по словам матушки — сомнительного поведения, но это, как вы знаете, может означать решительно все, что угодно.

Розали выразительно подмигнула Инге.

— От склонности к ношению мини-юбок или излишне виляющей попки до тяжкого уголовного преступления, совершенного с особым цинизмом. В любом случае сомнительного поведения дочь свинтила из города много лет назад, и после этого миссис Кавачек, она же Лиза Одланд, стала затворницей, да такой, что ни внутрь, ни наружу мышь не проскочит. В церковь не ходит. Пастора в дом не пускает. На столь богато удобренной почве слухи и сплетни распускаются прямо на глазах. Ну, скажем, «Чем за-нима-ется старая кар-га?» — пропела Розали на мотив шопеновского «Похоронного марша».

— Но ведь она еще жива, — слабо возразила Инга.

— Так-то оно так, но я думаю, сперва нам лучше бы навестить старину Уолта, поскольку к ней никому доступа нет.

Сонины глаза расширились.

— У нее, наверное, боязнь открытого пространства или что-то в этом роде. Кажется, это называется агорафобия. А продукты? Ей же надо что-то есть?

— У нее есть компаньонка, племянница мужа, кажется, по имени Лорелея. Хромая. Тот еще, я вам доложу, фруктец. Она ходит туда-сюда, покупает, приносит что надо. На жизнь зарабатывает шитьем на заказ.

— По-моему, скандалом тут не пахнет, — вступил я в разговор. — Я, по крайней мере, ничего скандального не вижу.

Розали улыбнулась моему отражению в зеркале заднего вида:

— Погоди, это еще не все. Две наши дамочки, как я понимаю, занимаются на дому каким-то производством. Что они производят — никто не знает. Что-то постоянно привозят-увозят: то служба доставки что-то им оставляет, то кто-то приезжает и забирает коробки, но что в них — одному богу известно.