Юрий Мамлеев - После конца

Танира вздохнула:

– Это трудно перевести, Валентин, но я постараюсь. Три года – это не тот срок для наших людей, им будет непонятно. Ладно, переведу.

Она перевела. Фурзд захохотал:

– Только и всего? И это было самое страшное? Мой первый вопрос: какие мировые события этот пришелец из доисторического периода пережил, что ударило его в голову, перевернуло?

Валентин пролепетал что-то, и Танира перевела это невнятное по-своему.

Фурзд поморщился.

– Непонятно. Более ясно спрошу: как он перенес вторжение демонов на землю?

Танира вздрогнула и сама ответила:

– Он жил немного раньше. Он ничего не знает об этом.

– Хорошо. Но как он вообще расценивает воздействие бесов на жизнь людей?

Валентин запнулся и пробормотал, что не знает.

Фурзд удивился:

– Что, он не знает? Ладно, как он относится к ним конкретно?

Валентин растерянно ответил, что не понимает вопрос.

Фурзд впал в некоторое раздражение. Наконец он вытаращил глаза.

– Что, он хочет сказать, что ни разу в жизни не видел черта?

Валентин, ничего не соображая, стыдливо ответил, что не сподобился, не видел.

– Он что, идиот? – спросил Фурзд у Таниры.

Танира, пытаясь выйти из положения, стала объяснять Фурзду, что Валентин Уваров жил в особое время, когда даже фрагментарные проявления в видимой жизни самых разных параллельных сил, в том числе и демонов, были затруднены и сведены к минимуму.

– Был такой период? – изумился Фурзд.

– Был. Довольно короткое время, но для жизни человека хватит, – объяснила, как могла, Танира.

Фурзд не мог поверить и только разводил руками.

– До этого периода – до Троянской войны и ранее – все было нормальным, – быстро лепетала Танира, – потом невидимый мир проявлялся только косвенно, но убедительно. Выпадает только этот временной период, по разным причинам это время иногда называют периодом научного материализма, порой прагматизма и здравого смысла.

Фурзд захохотал так, что чуть не свалился с кресла.

– Ну тогда понятно, почему погиб мир, – наконец сказал Фурзд.

Танира всполошилась.

– О нет, о нет! Глупость людей не причина конца мира, Фурзд! Этот период потом кончился. Причина конца мира настолько драматичная и глубокая, что даже мой отец не знает ясно, что произошло.

– Хорошо, Танира, успокойся. Плевать на конец мира, – Фурзд грузно пошевелился в кресле, – я хочу спросить этого младенца о том, что он знает о золотом периоде высших сновидений?

Танира еще раньше говорила Валентину о том, что буквальный перевод с их языка на доисторический невозможен по существу. Но она, благодаря магии отца, настолько вжилась в русский язык, что может донести саму мысль. Она даже часто думает по-русски, а потом, когда говорит с соотечественниками, переводит эти мысли на свой язык. С отцом же она говорит по-русски.

И когда Танира перевела вопрос Фурзда, она упростила его, так как на их языке то, что спросил Фурзд, на самом деле имело столько подсмыслов и нюансов, понятных только закрытому кругу нескольких людей в Ауфири, что Танира перевела это поэтично и без подтекста. Она сама же и ответила:

– Фурзд, он же не жил в это гармоничное, счастливое, спокойное и достойное время. Он жил гораздо раньше.

– Ну и тип, – только и сказал Фурзд, – он ничего не знает о доисторическом времени.

– Фурзд, – запнулась Танира, – даже в самое мутное время сохранились глубокие метафизические и религиозные традиции, по крайней мере для некоторых. Валентин знает их.

Фурзд начал подробно расспрашивать.

Валентин тут же вышел из оцепенения и внутренней растерянности. Он подробно рассказал о христианстве, о православии, исихазме, суфизме, Веданте, буддизме и даже о даосизме.

Фурзд слушал внимательно, но все мрачнел и мрачнел. Наконец он жестом прервал речь Валентина и, не обращая на него внимания, обратился к Танире:

– Все это совпадает с тем немногим, что говорил твой отец. Но это не наши пути, в этом я убедился окончательно.

Танира напряглась, лицо ее побелело. Фурзд беспощадно продолжал:

– Они основаны на изменении, преображении сознания человека в некий образ и подобие божие, в некоторое духовное состояние. Но прежде всего, и тебе должно быть это ясным, Танира, – в глазах Фурзда возник вдруг зловещий блеск, – ни я, никто из нас, из нашего народа, не хочет стать иным, чем мы есть. Я хочу быть только собой, какой я есть, а не стать кем-то иным.

Танире показалось, что в глазах Фурзда явилось багрово-черное непонятное солнце. Его взгляд ослепил ее.