Андрей Яхонтов - Роман с мертвой девушкой

После кинодебюта от предложений сняться в полнометражных триллерах и любовных мелодрамах отбоя не стало. Мне также предложили сочинять сценарии милицейских учений (и исполнять в этих учебных игрищах — за особое вознаграждение — любую роль: бандита, террориста, мента). Поражаясь собственной творческой всеохватности, я затырился в работу. Поначалу неуверенно, ибо полагал: подобные пособия — гешефт тех, кто в курсе особенностей охраны правопорядка. Людям в погонах, как говорится, и карты в руки! Но обнаружил: те, кому надлежит быть начеку, понятия не имеют об ошибках, могущих стоить им жизни, о деятельности, обязывающей каждую минуту быть готовым к перемене обстоятельств, о воинском долге как таковом. В их головы не забредало: кто-то способен на них (или вверенные их попечению объекты) покуситься и напасть. Не могли они спрогнозировать ни ситуации вооруженного налета, ни рядового уличного грабежа, ни похищения заложника — хоть тресни! Что ж, накручивал эпизоды — один забористее другого: захват банка (или пункта обмена валюты), попытка изоляции президента, побег заключенных. А потом наблюдал: придумки оживают. Милиционерам в этой репетиционной разминке приходилось по необходимости напяливать личины преступников, играть роль нарушителей, и они вполне профессионально с такой передислокацией (аж на 180 градусов!) справлялись, выглядели, пожалуй, даже правдоподобнее, убедительнее, чем когда изображали противостоящих злу богатырей. Что, конечно, наталкивало на вопрос: кем людям больше пристало быть — уголовниками или законопослушными искоренителями криминала? В какой из двух амплитуд человек более естествен? Ответ провоцировал вторжение в глубоко-личную область: я-то сам — когда был собой подлинным и более беззаботным — водружая могильные кресты и подновляя мраморные доски, или ныне?

Пресекал колебания, как и остальные атавизмы. То, к чему приобщился, было хорошо! Замечательно! Дивно! Одевался все более экстравагантно. Меховщица подарила куртку из слоновьей кожи. И, когда я примерил шикарную вещицу (оказалась в самый раз, на молнии), спросила:

— Мы сегодня поужинаем?

А потом присовокупила к куртке еще и шапку из отснявшегося в фильме енота и перчатки из ламы. Моей жене она передала купальный гарнитур из шкуры зебренка.

Моя популярность на ниве органно-фортепьянной практики перешагнула границы многих государств.

Во исполнение директивы Гондольского я был включен в состав жюри международного конкурса девичьей красоты.

— Двинем в лауреатки нашу представительницу, — готовил меня к предстоящей баталии тонкий стратег и ушлый политик. — Конечно, ей и тебе будет нелегко. Не везде наши ставленники заняли командные высоты. Но мы обязаны победить.

В номинантки изначально предлагали жирнюгу-диетологиню, ее криворотую напарницу и, разумеется, исхлеставшую, а затем одарившую меня меховщицу, но откомандирована на форум была микроскопическая дочка Душителева (генетически и внешне идентичная папаше). Сожалея о том, что не могу протаранить на всемирную ярмарку женских чар мою мертвую царевну, я (по наущению Гондольского) потащил туда, в придачу к пигалице, дюжину килограммов черной икры и десять ящиков «Посольской» водки. В первый же вечер, после предварительного тура (я принял в освидетельствования претенденток самое живое участие), зазвав коллег-судей в свой огромный гостиничный «люкс», я запер дверь и объявил: никого не выпущу, пока не выпьем и не закусим. Многие составили мне компанию, но были и те, кто отказался. Из-за их происков не удалось протащить кровиночку Душите-лева на высшую ступень табели мировой красоты, и все же моими стараниями уродушке присудили третий приз.

Гондольский и Душителев остались недовольны.

— Сволочи! Скоты! Обязаны были дать ей пальму первенства! — в унисон негодовали блюстители чистопородного аферизма и незамутненного жухальства. — Учредим в пику ретроградам и реакционерам свой конкурс!

Постановили: делегировать на соискание титула «Мужское совершенство» меня. Кого еще, более адекватно отвечавшего идеалам нашего движения, могли сыскать в обозримом пространстве? Про мой облик в релизе было сказано: «Соответствует человеческой природе более чем чей-либо».

Вышел на освещенную арену босиком, в узеньких-преузеньких плавках. Фурункулы вулканически бугрили трицепсы, дергавшаяся икроножная мышца вызвала гул зрительского восторга. Мог ли я не победить? Был бесспорным фаворитом среди таких же некалиброванных воплощенцев прекрасного, как я сам.