Машин здесь меньше, чем в Харбине. Трамваев нет совсем. Сотни рикш неустанно, днем и ночью, бегут по улицам. У студентов, сынков богатых семейств, в моде велосипед.
В противоположность харбинцам, потомкам ссыльных и каторжан, имеющим в большинстве своем плебейскую внешность, местные уроженцы выглядят изящными и утонченными. Говорят, что их предками были королевские бастарды, а в их жилах смешалась кровь маньчжуров, монголов и китайцев. Их лица с правильными чертами кажутся выплывшими из давно минувших времен седой древности. Мужчины высокие, с матовой кожей и раскосыми глазами. Женщины унаследовали от придворных дам бледность, высокие скулы, миндалевидные глаза и крошечные рты.
На следующий после прихода в город день офицеры местного гарнизона увлекают нас в путешествие по лабиринту улиц «веселого» квартала. Я убежден, что проституцию придумали специально для военных и первая в истории шлюха была влюбленной в солдата женщиной.
Как и повсюду на свете, здешние жрицы любви обольщают нас сладкими улыбками, чтобы выманить деньги. Китаянки что-то лепечут на ломаном японском, которого, впрочем, вполне хватает, чтобы сторговаться. Некоторые бордели содержит наша армия, работают здесь японки и кореянки — ночные бабочки в цене золотой пыли. Я не могу себе позволить оплатить услуги соотечественницы и полагаюсь на совет местных знатоков. Меня ведут в скромного вида дом с поэтичным названием «Нефритовая флейта». В центре двора тянется ветвями к небу огромное дерево. В окнах мелькают силуэты военных, женщины в ярких кокетливых платьях поправляют волосы.
Хозяйка — уроженка Шаньдуна — выводит к нам своих девочек. Я выбираю Орхидею. У нее раскосые, как у волчицы, глаза. Рот напоминает раздавленную черничину. Через плечо перекинут лисий хвост, на босых ступнях босоножки на высоких каблуках, в пальцах небрежно зажата сигарета. Она поднимается по лестнице, виляя бедрами.
После первых ласк Орхидея с самым серьезным видом сообщает мне, что она — чистокровная маньчжурка, и просит не путать ее с китаянками. Японские проститутки притворяются и сдерживают себя, а аристократка Орхидея кричит от наслаждения. Проститутки редко достигают оргазма, но моя партнерша отдается любви с обезоруживающей искренностью и не скрывает своего удовольствия. Когда я ухожу, молодая женщина с упругой попкой стоит в дверях, провожая меня взглядом и поигрывая зеленым носовым платком.
На следующий день, в лицее, я смотрю на одноклассниц свысока. Вчерашняя боль живет в моем теле. Она жжет, воскрешая в памяти острое желание. Боль стала моим достоинством. На мне синее форменное платье — такое же, как на других девочках, но сама я безвозвратно изменилась.
После уроков я захожу к сестре. Она вяжет, сидя у окна. Я ложусь на ротанговый диванчик напротив нее.
Ее невестка забеременела, и Лунная Жемчужина сокрушается, жалуясь на свое пустое чрево. Чтобы отвлечь ее от навязчивых мыслей, я спрашиваю:
— Как узнать, что ты влюблена?
Она вытирает слезы и заливается смехом.
— Ну-ка, ну-ка, тебе что, кто-то нравится? К чему этот вопрос?
Я делаю вид, что обиделась.
— Если не хочешь отвечать, я пойду.
— Ты злишься? Съешь кусочек медового пирога с лепестками акации?
Лунная Жемчужина отдает приказ слуге и возвращается к вязанию.
— Что именно ты хочешь знать?
Я прячу лицо в подушку.
— Как узнать влюбленность? Что при этом чувствуешь?
— Сначала ты напрочь забываешь об окружающем мире. Родные и друзья превращаются в невидимок. Днем и ночью ты думаешь об одном-единственном человеке. Когда видишь его, в твоих глазах зажигается свет. Когда вы в разлуке, его образ бередит твое сердце. Каждое мгновение ты спрашиваешь себя — где он, чем занят? Воображаешь себе его жизнь, проживаешь ее: твои глаза становятся его глазами, твои уши слушают за него…
Лунная Жемчужина делает глоток чая и продолжает:
— Сначала людям неизвестны чувства друг друга. Это самый острый, самый потрясающий момент. Потом влюбленные открываются друг другу и переживают краткий миг безграничного счастья.
Сестра опускает вязанье на колени, и взгляд ее теряется в пустоте.
— Но счастье недолговечно. На смену безоблачному небу приходит буря. Любовники неожиданно для самих себя погружаются во мрак. Они передвигаются ощупью, ползком. Стареют. Сама увидишь, сестричка. Когда тебя полюбят и ты сама полюбишь, узнаешь, каково это — жить в раскаленной добела печи. Ты познаешь отчаяние и ни в чем не будешь уверена.
Читать дальше