Стивен Миллхаузер - Король среди ветвей

Случилось происшествие необычайное.

Прошлым вечером я лег довольно рано — после того, как послушал менестреля, певшего о Карле Великом и Роланде, и сыграл с Королем в шахматы. При прощании нашем он заговорил о вепре, пронзившем барона, распоров тому ногу от колена до живота, и мне представилось, что мысли Короля начинают возвращаться к охоте — знак обнадеживающий. Улегшись в постель, я сразу провалился в глубокий сон и проснулся лишь на рассвете. А пробудившись, обнаружил — что-то холодит мне шею. Поначалу я приписал это действию прохладного утреннего воздуха, однако, нет, что-то давило на шею, некая холодная тяжесть. Я тронул шею рукой и ладонь мне пронзила боль. Я рывком сел, совсем уже проснувшись, и увидел на ладони струйку крови. На покрывале лежал мой кинжал с усыпанной самоцветными камнями рукоятью, тот самый, который я положил на горло Тристана — под грушевым деревом, в саду Королевы.

Он был здесь! — я не сомневался, что кинжал поместил на мою шею Тристан, — и прежде чем направиться к капелле, заглянул в его спальню и отдернул завесу кровати, как будто мог найти его там, спящим.

В капелле, стоя на коленях близ Короля, я внимательно вглядывался в Королеву. Теперь мне представлялось, что она переменилась немного, что щеки ее чуть розовее, губы не так поджаты, и что перемены эти я наблюдал, не задумываясь о них, вот уж несколько дней.

После завтрака я послал Брангейне записку и мы встретились в королевском саду. Присев на скамью у фонтана леопардов, я извлек кинжал. Она отпрянула — словно решив, что я надумал убить ее, — но тут же признала оружие и сообразила, в чем его значение.

— Он возвращался, — сказала тогда она.

Брангейна открыла мне весь хитроспелетенный план, исполнявшийся как раз в то время, когда я полагал, что сообщать мне особенно не о чем. Слепой арфист, слепым нимало не бывший, оказался вестником Тристана. Он известил Королеву, передав через Брангейну послание, что Тристан приплыл из страны Лион и скоро придумает, как пробраться в замок. Ему ничего не стоило условиться с нею о встрече в плодовом саду, однако он хотел сам побывать в замке. Он и пятеро его товарищей, переодевшись пилигримами, вошли в ворота замка; под бедными плащами их скрывались мечи и кольчуги. Три дня они обедали в главной зале среди наших гостей, прогуливались по окрестностям, молились в капелле. Тристан условленным знаком открылся Королеве и встречался с нею наедине — днями в ее саду, ночами в плодовом. Он оставался здесь три дня и три ночи, и на третью прокрался в мою спальню и вернул кинжал. А на рассвете уплыл по морю в страну Лион, где живет в наследственном замке. Туда-то он и бежал в ночь после того, как их застали под грушевым деревом. Там и жил, печалясь об утраченной Королеве, пока наконец, поискав смерти в войнах с германцами и не найдя ее, не задумал вернуться, переодевшись пилигримом, в Корнуэлл, дабы заверить Королеву в своей нескончаемой любви.

Таков был рассказ, вполголоса поведанный мне у фонтана Брангейной. Пока она говорила, в памяти моей вставал гордый юноша из страны Лион, годы назад прискакавший в Корнуэлл, ко двору своего дяди, — прискакавший с таким непринужденным изяществом, что ему, говорили тогда, впору было тягаться с самим Королем. Король видел в его лице лицо своей покойной сестры, Бланшфлёр, а я — лицо юного Короля. И на миг они смешались в моем сознании — юный Принц, которого я любил, и которого обучал искусству меча и диалектике, и юный лорд, десять лет спустя прискакавший в Корнуэлл и походивший осанкой, руками, даже обличием на моего возлюбленного и в ту пору молодого еще Короля.

Когда я спросил у Брангейны, почему Королева не бежала с Тристаном в страну Лион, та несколько распрямилась. «Она супруга Короля», — ответила Брангейна и в голосе ее я уловил нотку укоризны.

Тристан не вернулся. Лицо Королевы осунулось от скорби, попростело от страстных стремлений; вся жизнь ее свелась к одному — к ожиданию. Она словно сбрасывает с себя одну чешуйку кожи за другой, избавляясь от лишних прикрас и движений, обретая в итоге сходство с установленной на тимпане каменной фигурой святого, единое коленопреклонение коего навеки запечатлевает множество поз, наполняющих сроки нашей жизни. И Король тоже ждет, но без надежды: он ждет, что Королева забудет Тристана, и обратит свои взгляды к нему. Поскольку несчастие наделило его терпеливостью, и поскольку надежд он лишен, Король окружает Королеву заботами и даже предвосхищает ее желания: он больше не спит в своей спальне, но перебрался в покой Тристана. Временами он слышит, как Королева возвращается из плодового сада, где ждет ночами Тристана, какой бы холод ни стоял на дворе. Тогда он освещает ей путь в спальню, призывает слугу, чтобы он разжег в очаге огонь, и, пожелав Королеве доброй ночи, возвращается в покой Тристана.