Андраш Беркеши - Последний порог

Надев халат, Андреа повернулась к Чабе спиной и попросила:

— Будь добр, застегни.

В дверь постучали. Просунув голову, дежурная сестра сказала Чабе, что его спрашивает какой-то человек. Это был Миклош, который сразу же перешел к сути дела. Чаба послал Андреа в операционную, чтобы она проверила, как идет подготовка. Она вышла.

— Я сделал все, что возможно, — сказал Чаба.

— Что значит «все»?

— В десятом часу я поеду за ним. Положим его в машину «скорой помощи» и привезем сюда. Сопровождать его будет Вебер, заместитель Эккера. Он отвечает за безопасность Милана.

— Выходит, что вооруженных охранников или следователей не будет?

— Нет. Мы привезем Милана сюда, разместим в двадцатой палате, которую я приказал освободить. Затем я начну готовить его к операции. Постараюсь потянуть время, насколько это будет возможно. Начальнику госпиталя я доложил, что этот раненый находится в ведении контрразведки и потому присутствовать при операции могут только специально назначенные для этого люди. — Пустаи понимающе закивал. — Вебер, без сомнения, будет находиться в двадцатой палате, рядом с Миланом. Я думаю, что ты и твои люди помогут мне. Ты наденешь белый врачебный халат и вместе со мной войдешь в палату. Мы разоружим Вебера, после чего я усыплю его хлороформом. Надеюсь, что Милан к тому времени придет в себя. Форму у Вебера мы заберем.

— Понятно.

— Пока я буду заниматься с Вебером, ты выведешь Милана из госпиталя. Все будет зависеть от того, сможет ли он дойти до машины, то есть преодолеть каких-то сто — сто пятьдесят метров.

Пустаи в задумчивости стоял у окна и смотрел в сад. Все детали он тщательно продумал. Если не произойдет чего-нибудь неожиданного, план Чабы осуществится, а на первое время Милан с документами Вебера будет находиться в безопасности.

— У тебя уже есть удостоверение?

— Есть, — ответил Чаба.

— Тогда распорядись у ворот, чтобы мою машину пропустили в госпиталь и выпустили обратно.

— Обязательно распоряжусь, — пообещал Чаба и не без боязни спросил: — Ну, как ты находишь мой план?

— Хорошим, но нам, разумеется, нужно быть готовыми к любым неожиданностям. — Пустаи сел за стол. — Знаешь, это только в романах и фильмах добро побеждает зло, в жизни же далеко не всегда бывает так. Враг не только силен, но и умен и хитер. Один раз я довольно долго разговаривал с Миланом. Было это как раз тогда, когда Андреа извлекла пулю из его ноги. Я был очень удивлен тем, что Милан сказал, будто с ним-де никакой беды случиться не может. Тогда-то я и подумал, что из-за таких вот романтиков нам и приходится нести слишком большие потери.

— Мне такого упрека никто бросить не может, — проговорил Чаба, — хотя я слишком хорошо понимаю Милана. Разве смог бы он перенести все трудности последних лет, если бы не верил в свою неуязвимость? А разве сам ты не романтик? Романтик, можешь мне поверить, Миклош.

Некоторое время Пустаи молча курил.

— Что касается лично меня, то я отнюдь не по романтическим соображениям перешел на другую сторону баррикад. Мне пришлось пройти долгий и тернистый путь, пока я понял, что же именно я должен делать. Мы хорошо знаем, Чаба, что победу одерживают армии с более современным вооружением. Судьба этой войны уже предопределена. Советская Армия вместе с союзниками победят нацистов и в том случае, если мы ничего не сделаем. Но сейчас не об этом речь. Честь, совесть, как таковая, имеется не только у каждого отдельного человека, но и у целой нации и народа. Можешь мне поверить, в том, что мы докатились до такого, виноват отнюдь не народ. Виноваты в этом мы сами: я, ты, твой отец, мой отец и остальные — короче говоря, все те, кто видит глупые сны о сепаратном мире. Каждый из них пытается доказать, что он никогда не любил немцев. Они рассчитывают, что англосаксы еще до одержания окончательной победы над врагом повернут оружие против русских. Глупые мечтания. Твой отец как-то сказал, что он ненавидит немцев, однако оружия в руки рабочих не отдаст.

— Ты разговаривал с моим отцом?

— Разговаривал. Я просил у него оружие, но он не дал. Придет время, когда армия будет знать свои обязанности. «Но с меня лично, господин инженер, достаточно и девятнадцатого года». Твой отец не сказал, что он ненавидит фашизм, не говорят этого и его друзья. «Я не люблю немцев», — как будто это что-то может значить. Любить какой-то народ такая же глупость, как и не любить его. Фашистов нужно ненавидеть, как немецких, так и венгерских. Однако они этого не понимают. Они расправляются с нами, с теми, кто хоть и мало, но все-таки что-то сделал в борьбе против фашизма. — Пустаи загасил окурок. — Сегодня я уже понимаю то, что мне тогда говорил Милан. Возможно, что Милан и умрет. Возможно, что я и сам не доживу до конца войны, погибнет Траксель и остальные. Все это трагично, однако наша гибель будет ненапрасной. Те же, кто останутся в живых, будут знать, что среди них были и такие, кто защищал честь и совесть народа. За это они и погибли, и уж не их вина в том, что сделали они так мало. — Миклош подошел к Чабе, грустно улыбнулся и положил ему на плечо руку: — Это уже совсем другая романтика, Чаба. Наша романтика не имеет ничего общего с романтикой героев, которых мы видим в кино. Это романтика революционеров, которые умеют красиво умирать.