Юхан Харстад - Где ты теперь?

Я ухожу под воду, съемка резко замедляется, все часы мира останавливаются, и звук выключается. Течение начинает относить меня в сторону, прямо через толщу воды, и здесь не так темно, как мне казалось раньше. Здесь все темно-синее, а не черное, и я вижу рыб, которые застывают в полуметре от меня и ускользают в стороны, чтобы дать мне дорогу. Я смотрю наверх, на дождевые круги на воде, похожие на мокрые кратеры. Я должен выплыть на поверхность, потому что я нужен там, в первый раз в жизни я действительно кому-то нужен. Я – единственное движущееся тело во всем мире, и в памяти моей появляются ясные и отчетливые воспоминания. Мне четыре года, я, стоя на стуле, задуваю свечи на торте. Отец купил подержанную машину, он возвращается домой, и мы идем кататься. Мне двадцать, и я пью пиво на балконе кирпичного домика рядом с огромным бассейном. Я в кино, смотрю «Назад в будущее». Я еду на автобусе домой, и сидящая напротив меня девушка смотрит на меня, я смотрю на нее, и она отворачивается. Я забрасываю снежок на крышу. Мне девять лет, я в Эстланде, учусь прыгать в воду. Я сижу перед телевизором и смотрю «Коларгол». Я вернулся из школы и стою перед дверью, потому что потерял ключи, на спине у меня ранец. Я болею, и мама читает мне вслух «Мио, мой Мио». Мама беременна, я радуюсь, что у меня появится братик или сестренка, но никто не родится, и мама плачет в спальне. По телевизору показывают цикл передач про Вселенную, я плохо себя вел, и мне не разрешают посмотреть последнюю серию, однако в конце концов отец приходит ко мне в комнату, забирает меня, сажает на колени, передача только что началась, и я вижу, как Баз Олдрин выходит из «Орла». Я уже долго под водой. Я лежу посреди дороги и жду, когда меня переедет машина. Я думаю об НН, которая стоит на берегу и с трудом может разглядеть нас в темноте. Я думаю, как НН жила на Мюкинесе и ждала, что море принесет ей человека, и вот ее мечты сбываются, человек этот появился. Кто-то отыскал нас и пустил сигнальную ракету, но мы пока не знаем кто, и, возможно, именно поэтому я проталкиваюсь через воду, наверное, потому, что я опять хочу, чтобы вокруг меня были люди. Изо всех сил я рвусь наверх, рассекаю воду и оказываюсь под проливным дождем. В первые секунды мне кажется, что я все еще под водой, я вижу, как плот заливает и он тонет. Я плыву к огромной фигуре человека, неподвижно сидящего на том, что осталось от резинового плота, он не двигается и уходит под воду. Он уже по горло в воде, когда я хватаю его за руку, он смотрит на меня, и я вижу бороду и изумленные глаза, а потом он отворачивается и смотрит, как волны смывают последние его пожитки. В руках у Хавстейна весла, он гребет к нам – ко мне и человеку, которого я сжимаю в объятиях. Я удерживаю его голову над водой, волны относят нас в сторону, первые обломки кораблекрушения в новом тысячелетии, я устал, я измотан, я машинально отмечаю, что нас затаскивают в лодку, кадры опять сменяются с обычной скоростью, 720 км/час, Хавстейн машет веслами, и с каждым взмахом приближается берег.

Вот так он и появился у нас, человек с моря, последний выживший из прошлого.

Long Distance Man. [80]

Он молчал.

Ну, то есть не совсем молчал. Причалив к берегу, мы донесли его до Фабрики, усадили на кухне, завернули в теплые одеяла и расположились вокруг. Хавстейн начал задавать ему вопросы на всех известных языках, а тот сидел, безучастно уставившись в столешницу. А потом произнес кое-что. Он сказал: «Happy New Year. I’m Carl». [81]

Удивительно, что человек привыкает почти ко всему, и в жизни каждого устанавливается какой-то распорядок. Спустя лишь неделю наш новичок переквалифицировался из разряда потерпевших кораблекрушение в обыкновенного – как и все мы – постояльца Фабрики, и мы ничего особенного в этом не видели. В один из первых дней Хавстейн спросил, что, по нашему мнению, следует предпринять, и, когда после коротких раздумий никто из нас не предложил выгнать его или отправить в Торсхавн, он остался. Он вроде как был доволен. Несмотря на то что никто так и не узнал, куда же он направлялся.

В новогоднюю ночь Карл сперва посидел пару часов на кухне, а потом ему предоставили полный покой и разместили в свободной комнате, совсем как меня. Однако, в отличие от меня, уже на четвертый день своего пребывания на Фабрике он был на ногах и неплохо выглядел. Мы сидели в гостиной, когда он спустился к нам, и на сотую долю секунды мне вспомнилось, как я в первый раз заходил в эту самую комнату. А потом он сел и заговорил, по-английски, и звучало это будто он откуда-то из Штатов. Помню, что говорил он много, хотя тихо, и единственное, о чем он не хотел рассказывать, – это как он прямо перед наступлением нового тысячелетия очутился в Атлантике на спасательном плоту. Ни слова об этом не проронил.