Юхан Харстад - Где ты теперь?

Я пил кофе, не перебивая, мне казалось, что я поэтому и любил в детстве комиксы, те брошюрки, которые так долго собирал. Молния. Супермен. Человек-паук. Все они делали добро, оставаясь неизвестными. Появлялись в нужное время в нужном месте. Спасали мир от гибели. Санитары города. И даже визитной карточки не оставляли. Им не нужна была благодарность, вознаграждение или общественное признание. Они просто делали свое дело.

– А, да, они наверняка лежат на чердаке, там еще много всего. Если хочешь, в общем, я их как-нибудь могу достать.

– Да ладно, не надо, – ответил я.

– Ну, мне это не так уж и сложно.

Молчание.

– Да, Матиас, тебе бы надо работать у нас. Нашим детям как раз нужен супергерой.

– Нам всем он нужен, – сказал я.

– Да уж.

Отец, сидя на стуле, повернулся к нам.

– Да, хорошие были комиксы, – сказал он.

– Какие?

– О Супермене.

– Да, хорошие, – согласился я.

– А у Супермена была аллергия, да? На тот камень, который лишал его сил? Как он там назывался? Кристалл?

– Криптонит.

– Ага, точно. Криптонит. Так и было.

Кроссворды. Кофе. Разговоры. Я дома. Но я в нем больше не свой. Это все равно что зайти в школу, которую давно закончил, сесть за свободную парту, упираясь коленками в крышку стола. Ты все равно не станешь частью происходящего вокруг, твои плакаты давно уже сняли с доски, а уроки свои ты давно уже сделал.

Мы поговорили о цветочном магазине, о Хелле, о наших планах на лето, мама с папой собирались во Францию, там жил папин брат, в Сен-Ло, он там уже шесть или семь лет, и отец решился наконец съездить к нему в гости.

Путешествовать папа не любил, ему единственному в нашей семье нравилось сидеть дома, и мама часто ездила куда-нибудь с подругами. Еще два месяца оставалось до их отъезда, этого решающего дня, но я знал, что отец уже начал переживать. Он считал дни, убеждая себя в том, что все пройдет хорошо и они проведут во Франции почти три недели. Отец имел обыкновение считать оставшиеся дни: 18 дней, дни идут, сколько там до демобилизации? Осталось 16 дней, 10 дней, 10 ночей в чужой кровати, а потом домой, и первую неделю он думал об этом все время, не важно, хорошо ли им было, это не играло никакой роли, тоска по дому всегда тянула его обратно. Сидя у моря в Нормандии, отец будет автоматически думать о том, как дорого ему все то, что осталось дома. Он будет скучать по дому, машине, забору и траве, будет скучать по сорока– или пятидесятисантиметровой пробоине в асфальте на Рогаландсвейен, на которую он каждый день натыкается по дороге на работу. Однако примерно спустя неделю тоска отступит, отец и думать забудет о доме и почувствует себя во Франции как рыба в воде. Это вторая фаза. А в Париже, в аэропорту Шарля де Голля, его нужно будет практически отрывать от стены, потому что он не захочет возвращаться домой. Отец. Мой отец.

Ну а я?

Куда поеду я?

– Я поеду на Фареры, – сказал я.

– Фареры? – переспросил отец.

– Фареры? – переспросила мама, – нет, вот там мы никогда не бывали.

Отец:

– Что ты там будешь делать?

Я объяснил им, что, с кем и где и что Хелле поедет с нами, ясное дело, Хелле поедет, если ее с работы отпустят, ей сложно было уладить расписание отпусков, но она вроде все устроила, сказал я, отпускные дни – это всегда сложно, все хотят в отпуск в одно и то же время.

– Да уж, с этим трудно бывает, – согласился отец.

– Кто-нибудь всегда должен быть на месте, – сказал я, – иначе ничего не выйдет.

Я посмотрел на отца.

– Это верно, – ответил тот, ерзая на стуле.

– Еще кофе? – Мама уже привстала с дивана.

– Нет, спасибо, – сказал я.

Она опять опустилась на диван. Положила руки на колени.

– А Хелле? – спросила мама.

– Что?

– Ну, почему ты без нее пришел?

– Она должна была с подругой встретиться.

– А-а, ясно. У нее же всегда было много подруг, – сказал мама, посмотрев на меня и опустив глаза.

– Да.

– Друзей можно завести много, но немногие из них будут близкими. Лучшими. Я это всегда говорила.

– Так оно и есть, – подтвердил отец. У него больше не осталось друзей. Только коллеги. Я тогда подумал, что многим до него и дела нет.

Мы сидели, пытаясь подобрать слова, никто из нас не знал, как склеить беседу. Отец поправлял очки, мама стряхивала со скатерти невидимые крошки. Я потирал пальцами виски.

– Съешь булочку, – сказала мама, протягивая мне блюдо. Я взял одну, чайной ложкой проделал в ней дырочку, положил внутрь клубничного варенья и попытался залепить дырочку пальцами. Такие булочки вкуснее всего, когда варенья не видно, про него забываешь, и оно как будто становится частью булочки. Но у меня что-то во рту пересохло.