Дубравка Угрешич - Снесла Баба Яга яичко

Кукла, vagina dentata, страстно жаждет пениса только для того, чтобы летать в ступе и при этом оставаться независимой от своей «летающей машины». Но в таком случае владелец машины должен умереть. Возможно, все Куклины мужчины или инвалиды, или вскоре умирают — ведь полностью «укомплектованный» мужчина ей не нужен. Ей нужна только одна деталь, «пест». Рядом с Куклой, которая в давние времена была бы повелительницей ветров, чувствуется непонятное движение воздуха, легкий ветерок.

О Бабе Яге ходят дурные слухи, говорят, что она «ела людей, как цыплят». Ее избушка, окруженная горами человеческих костей, ясно дает понять путнику — по этому адресу проживает людоедка. Людоедство Бабы Яги с точки зрения фольклора связано с ритуалом, имеющим ужасающее название, — «перепекание ребенка». Такой обряд совершался над детьми, больными рахитом (в России и в Украине рахит в народе называли «собачьей старостью») [84]. Смысл обряда состоял в том, что болезнь должна была сгореть. Обряд сопровождался заклинанием: «Как хлеб печется, так и собачья старость пекись!» Во время обряда деревенская знахарка как бы совала больного ребенка в печь. Другими словами, происходило символическое отождествление хлеба с ребенком, а печи с материнской утробой. Возвращение ребенка в печь, т. е. символически в материнскую утробу, имело значение повторного рождения. Слабый и рахитичный ребенок плохо испекся в утробе матери, поэтому его нужно было допечь в печи. Печь одновременно символизировала загробный мир, временное погружение в него и временную смерть.

В большинстве сказок Баба Яга показана старухой, живущей в одиночестве. Иногда о ней говорят, как о матери одной, а иногда даже и сорока одной дочери. С психоаналитической точки зрения наиболее интересен, конечно, мотив пожирания собственной дочери. Баба Яга по недоразумению (подобно греческому Фиесту, брату Атрея, который съел своих сыновей) съедает собственную дочь, или, тоже вследствие недоразумения, убивает всех своих дочерей [85].

Южные славяне считают, что ведьма может навредить исключительно своим родным и друзьям. «Зла ненавистному делать не можем, а кто нам мил или свой, того с корнем выдернем», — говорит баба в «Горном венце». Есть южнославянская пословица «Куда ведьме идти, как не к своим родным?» В одной сербской народной песне пастух следующим образом описывает свой сон:

На некоторых хорватских островах верят, что «ведьмы больше всего любят вырывать сердце у родственников, потом у своих друзей, а если какая из них недовольна мужем, она ему при первой возможности сердце вырвет». В Герцеговине и Черногории верят, что ведьмы едят только таких детей, которые им «милы и, пусть не свои, но родня» (!). В народе даже говорят, что женщина не может стать ведьмой, пока не съест собственного ребенка. В Конавле считают, что у ведьмы «нет никакой силы, пока она не уничтожит своего ребенка». И черногорцы думают, что «женщина, которая хочет быть ведьмой, должна сначала своего ребенка съесть, а потом может и других детей есть».

Что касается питания ведьм, славяне считают, что ведьмы больше всего любят пить «кровь детей и тех, у кого кровь сладкая». Ведьма «высосет кровь из жилочки, и ребенок через короткое время увянет и умрет». Люди верят, что ведьмы иногда убивают и взрослых: «Выпьют сердце и молодому парню, и девушке, а тот, у кого выпьют, нет его больше, увянет, умрет в расцвете молодости».

Кровь в меню Бабы Яги встречается не так уж часто. В одной сибирской сказке имеется редкий мотив: Баба Яга высасывает кровь из груди принцессы Марфиты. Главный герой отрубает Бабе Яге голову, но голова убегает, воспользовавшись для этого ногами Марфиты.

Случается, что в похлебке, которую сварила Баба Яга, плавают человеческие пальцы, но в целом меню у нее вполне заурядное. Необычно только то, что у Бабы Яги исключительный аппетит [86].

Размах каннибализма Бабы Яги скромен по сравнению с каннибализмом обычных ведьм, или Менад, вакханок, которые в состоянии транса зубами разрывали живых животных, а потом, под предводительством Агавы, матери Пенфея (согласно Еврипиду), разорвали на куски и самого Пенфея.

Здесь я хотела бы обратить ваше внимание на замаскированные детали, которые могут быть связаны с Бабой Ягой. В первой части мать автора очень неохотно допускает дочь на собственную территорию. Мать отождествляет себя с домом — или, точнее, она сама и есть дом, — поэтому присутствие дочери, так же как и те вещи, которые та вносит в дом, она воспринимает как нарушение территориальной целостности. Хотя на первый взгляд история с тумбочкой выглядит тривиально, она имеет символическое значение: тумбочка кажется матери совершенно неприемлемой, но мать ее принимает после покраски, т. е. принимает после того, как тумбочка пережила трансформацию, во время которой была символически пережевана и съедена. Хотя отношения Пупы и Бебы с их детьми в тексте вашего автора лишь обозначены и не разработаны, их можно охарактеризовать как травмирующие, как символический каннибализм. Беба, в частности, в одном месте говорит о себе, что она «убийца» собственного сына.