Дмитрий Вересов - Дети белых ночей

Но в то же время он физически ощущал некую «раздвоенность» Натальи. Веселая, живая, она вдруг выпадала из настроения, взгляд ее становился неподвижным и отрешенным. В такие моменты Наталья делалась капризна, иногда до грубости резка. Вадим сразу замыкался и долго не находил возможности вернуться в уравновешенное состояние, глубоко уязвленный пренебрежением к себе. Правда, через какое-то время, будто отогнав некий морок, будущая мама вновь оживала и возвращалась в прежнее веселое и активное состояние.

Первый, второй, третий прецедент. «Возможно, это естественное состояние всех беременных женщин? В этот период им свойственны капризность, слезливость, всякие токсикозы»,– рассуждал Вадим наедине с собой. Испытывая чувство неловкости, он осторожно, чтобы Наталья не обратила на это особого внимания, задавал вопросы о ее самочувствии и ни разу не услышал ни одной жалобы, которые так дотошно и подробно описываются в научно-популярных брошюрках.

В ходе недельных натуралистических наблюдений Вадим заметил и еще одну особенность в поведении супруги. Стоило маме-Иволгиной тактично постучать в дверь комнаты молодоженов или выйти на кухню в тот момент, когда Вадим под чутким и язвительно-добродушным руководством супруги творил кулинарные чудеса либо занимался воскрешением бытового прибора, как Наталья тут же становилась агрессивно-напряженной. Добродушие и заботливость свекрови, ее вопросы и советы молодая женщина комментировала богатой скептической мимикой. Ей ничего не стоило прервать маму-Иволгину на полуслове и, приложив руки к низу живота, капризно, с мученическим выражением на лице громко заявить о своей надобности «пописать». В интеллигентном семействе Иволгиных это вызывало недоумение и откровенный шок.

Как-то незаметно для себя Вадим тоже стал раздражаться на мать и мучительно переживал из-за этого.

Безусловно, после открытия обстоятельств происхождения пресловутого письма, авторство которого мама-Иволгина признала за собой в день официального оглашения невесткиной беременности, и у Вадима, и у Натальи были объективные причины относиться к ней нелучшим образом. «Но,– опять же наедине с собой рассуждал Домовой,– такой явной грубости и пренебрежительности не должно быть».

За эту первую неделю он, руководимый лучшими побуждениями, уже дважды порывался собрать всю семью на общий совет, чтобы все высказали свои претензии друг к другу, и можно было сообща выработать новые, не ущемляющие ничьих интересов правила и нормы отношений.

Но стоило ему попытаться озвучить свое предложение, как мать надела маску снисходительно-скорбной жалости к сыну и подчеркнуто вежливо поинтересовалась: «Чем же это я могу быть полезна, дорогой?» – а Наталья тут же начала нервно-торопливую болтовню, уводящую Домового в царство чепчиков, подгузников, сосок, погремушек, конвертов, лент и колясок...

Иволгин-младший сидел на унитазе в туалете отчего дома и неумело затягивался сигаретой «ВТ». Наблюдая за превращением сигаретного цилиндрика в пепельный столбик, он мучительно искал выхода из создавшейся ситуации. «Может быть, стоит изложить все это на бумаге? Два абсолютно одинаковых текста, один – матери, другой – Наталье...» Догоревшая до фильтра сигарета больно обожгла его пальцы. Вдруг в голову пришла мысль-озарение: «Боже! Да они меня делят!»

– Вполне, вполне упитанный бутуз у вас, голубушка, получается,– профессор Галле осторожно ощупывал округлившийся живот Натальи Иволгиной, в девичестве – Забуга.

– Доктор...– молодая женщина смущалась своего положения.

– Профессор, если позволите.

– Профессор, а он,– она показала глазами на свой шарообразный живот,– не слишком большой?

Акушер рассмеялся:

– Большими, душа моя, бывают арбузы на базаре. А у вас, простите за старорежимное выражение,– профессор подошел к умывальнику, но лицо его оставалось обращенным к пациентке,– богоданное дитя, и будет оно таким, каким ему положено быть согласно непостижимым для человеческого ума предначертаниям.– Он выключил кран и задумался, тщательно вытирая руки.– Да... Каким бы ученым этот ум ни был...

Выйдя на улицу, Наташа обмерла. Опершись на капот серой «Волги», прямо на нее, в упор, кривовато улыбаясь, смотрел Курбатов.

Она было решила: «Не замечу!» – и уже сделала несколько шагов вниз по ступенькам, но передумала и подошла к нему.

– Привет-привет, прекрасное созданье.– Курбатов мягко дотронулся губами до ее щеки.– Давай, подвезу,– он широким жестом указал на свою новую машину.