Томас Бруссиг - Солнечная аллея

У Михи западных пластинок не было — невзирая на западного дядюшку. Пластинку в кальсонах не провезешь, а для контрабандистских трюков с двойным дном дядя Хайнц был явно не тот человек. Достаточно было пограничнику чуть медленнее обычного пролистать его паспорт — и дядюшка Хайнц уже на чем свет стоит клял судьбу, спроворившую ему бедных восточных родственников, ради которых он всякий раз подвергает себя поистине нечеловеческому риску. Однажды, когда пограничник вдруг торжествующе помахал его паспортом, у Хайнца просто сердце оборвалось.

— Знаете, что я думаю? — загадочно произнес пограничник, изучая многочисленные штампы в дядином паспорте. — Знаете, что я думаю? Когда человек, вот вроде вас, приезжает так часто, знаете, что я думаю?

Тут у дядюшки перехватило дыхание, и единственное, что он смог — это безмолвно покачать головой. Он до смерти боялся, что на сей раз его уж точно застукают — с бисквитно-вишневым рулетом, приклеенным скотчем где-то между икрой и лодыжкой. И когда пограничник повел его в таможенный барак, дядя Хайнц сразу понял: всё, это конец. Отныне — только небо в клеточку. Он даже запястья уже подставил для наручников. Лучше сразу честно во всем признаться.

— Когда человек, вот вроде вас, приезжает так часто, — продолжил пограничник, доверительно понижая голос, — он наверняка друг нашей республики и приверженец нашего строя.

Дядя, от греха подальше, на всякий случай кивнул. А пограничник, делая многозначительные глаза, перешел на шепот:

— Я вам сейчас кое-что покажу. Только никому ни слова!

С этими словами он откинул мешковину, под которой обнаружилась конфискованная четырехкомпонентная японская акустическая система: две трехполосные напольные колонки, тюнер с автоматическим запоминанием станций, автоматической подстройкой и электронной памятью на множество каналов, усилитель с эквалайзерами, с отдельной регулировкой усиления на каждом канале, с двумя режимами воспроизведения (моно и стерео), а также кучей всяких других кнопок, ручек и клавиш, вдобавок еще и с отдельными выключателями на каждом из четырех компонентов системы. Пограничник торжествующе указал на систему и гордо спросил:

— Ну как?

Дядя и тут не нашелся, что ответить, но этого от него, по счастью, и не ждали.

— Нет, вы только взгляните! Нагромоздили, накрутили, не разбери поймешь чего! — укоризненно сказал пограничник. — Это же до чего надо дойти! И вот такое они там на западе производят! То ли дело мы… — И с этими словами пограничник указал западному гостю на изделие под названием комнатный радиоприемник «Фихтельберг», скромно коротавшее свой век на подоконнике посреди горшков с чахлыми, полуживыми цветами. «Фихтельберг» являл миру четыре ручки, три большие и одну поменьше, одну шкалу настройки и один динамик.

— Вот это, я понимаю, вещь! — гордо сказал пограничник. — С этим любой трудящийся без всякого труда разберется. Вот, взгляните: для включения и выключения плюс вдобавок для регулировки громкости — всего одна ручка, это ж какая экономия материала! И репродуктор туда же встроен — не то что на этой бандуре. Ее ведь без репродукторов даже не слышно! А они стоят, будьте уверены, еще столько же, и места занимают будь здоров!

Дядюшка Хайнц, который всего минуту назад видел себя исчезающим на студеных просторах Сибири, начал догадываться, что происходит какое - то недоразумение, однако вроде бы явно в его пользу: ему, предполагаемому почитателю и стороннику ГДР, демонстрируют новейшие достижения республики на техническом фронте. И он спрашивал себя: способно ли семейство Куппиш хоть когда-нибудь понять и оценить, что означают для него всякий раз вот эти поездки, это пересечение границы с подзапретными подарками, после тщательнейшей подготовки размещенными на теле в укромных местах, которые он изобретал неделями. Никто из Куппишей в жизни не испытает тех чувств, которые он, дядя Хайнц, испытывает, стоя перед гедеэровским пограничником. Разумеется, дядюшка Хайнц ни за какие коврижки не поменялся бы со своими восточными родичами местами и условиями жизни, но что они даже отдаленного представления не имеют о его каждоразовых муках при пересечении границы — это, считал дядюшка Хайнц, вопиющая несправедливость.

Пограничник тем временем все продолжал без устали расхваливать достоинства комнатного радиоприемника «Фихтельберг», однако дядя хотел уже только одного: как можно скорее выскочить из перетопленного, душного барака, где одна из плит за батареей отопления от старости и перегрева лопнула и из нее смертельной трухой сыпался на пол убийца-асбест.