Дмитрий Бортников - синдром фрица

Я горю потихоньку. Это медленный, мокрый огонь. Он невидим. О нем знают врачи. И няньки, которые в домах престарелых по утрам меняют горшки с дерьмом... И могильщики. Это огонь смерти.

Мы все горим. Наша кожа горит. Наши нервы. Наши волосы объяты мокрым пламенем. Наше сердце и мозг. Каждая кость и мозг в ней... Мы держим огонь в руках. Когда я вижу, как девушка гладит своего парня, его лицо, его волосы... Я чуть не вскрикиваю... Они сидят внутри пламени. Они улыбаются в костре своих тел.

Наши ноги тлеют и обугливаются. Мы прячем свои старые угли....

Я думаю иногда, если ускорить течение времени... Мы вспыхнем факелами...

Тысячи факелов, тысячи огней... Мы очистимся. Я брожу по комнате и разговариваю сам с собой. Я обращаюсь к тому, кто зажег наши тела...

Я ложусь на кровать. На мокрую свою кровать, как в гроб, плавающий в могиле.

Мне кажется, дома плывут. Накренившись и прямо... Люди, в них проплывая, смотрят из окон.

Нас всех несет к океану. Глаза на минуту встречаются, мы видим друг друга.

И плывем дальше... Все время вниз...

Я произношу монологи. Это было не просто тысячи раз. Это было миллиарды раз. Везде. Во всех частях света и во всех городах мира. Тысячи людей тлеют и произносят монологи... И умирают на медленном огне своих тел. Чувство бессмертия. Иногда очень сильное...

Будто кто-то раздувает мой огонь. Ну и что... Моя смерть. Моя внезапная смерть. Она ничего не значит. Кто меня найдет? Кто меня узнает?

Та сила, которая принесла меня, принесет еще такого сюда... Тот, кто зажег мое тело, зажжет еще...

Как это грустно. В этих дождях...

Этот огонь наших тел и река, и вечер, и ночь на реке... Современность. Быстрота. Бесшумность движения. Звуки. Скорость и медленное течение улицы.

Что может быть экстремальнее обыденности?..

Ты вдруг видишь, что жизнь прошла.

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

Я стою по колено в дерьме современности. Мне наплевать на все войны и на все жертвы. На вину и на невинность. У меня старый компьютер. Все отсырело в его чреве. А теперь еще нет электричества.

Вот моя современность.

В детстве мы играли в "мертвое тело". Ложились на воду, и несла нас река.

До сих пор я плыву по реке. По реке, у которой нет названия.

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

Мое радио.

Американский английский. Английский английский. Парижский французский. Французский провинции...

Речи Гитлера, тихий Моцарт, нацистские марши, грохот сапог...

Я слушаю.

Французские слова "сотрудничество", "великолепие"...

Звуки воды, громкое мое дыхание, плач ребенка, отраженный от стены...

Голос диктора: "Повсюду дожди"...

Говорят о культуре. "Этот мрак... Это настроение пригородов. Периоды в жизни всякого творческого человека... Они цвета болота... Настроение пригорода. Глаза старика в пригороде. Одинокая смерть в дешевом отеле. Зловещие подворотни".

Репортаж о Пьере Лоти. "Немножко травести... Декаданс, да, его тоска, его грусть, усталость. Это точно! Как точно вы это сказали! Усталость времени! Арабский мир, гаремы, женские бесшумные платья, мальчики на гнилых улицах и закаты, закаты, грязные города и тела молодые..." Я слушаю, завернувшись в три одеяла.

Слова "чудесный", "великолепный", "невыразимый", "чуть греховный", "насильственный", "богатый", "быть очень богатым", "да-да, среди них много педэ"...

Я слушаю.

"Он писал такие слова, да, странные слова... Мода на свободу прошла. Мода на рабство вечна. Как вы находите такие слова?!. Эта фраза - сокровище!

Или вот... Слово "свобода" придумали рабовладельцы... А?! На мой взгляд, прекрасная фраза?!. Да восхитительная!!!!"

Я слушаю. С застывшей от холода улыбкой.

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

В один день стало тепло. Серджио звонил. Скоро приеду, сказал, как у вас там... Я слышал, дожди. Все спокойно? Все живы? Ты простужен, я слышу... Выпей водки. Она в моем сейфе в мастерской. Потерпи. Я скоро приеду...

Сегодня ветер был с океана. Далекий океан пахнул весной. Океан входил в мою комнату, и я сидел по пояс в весне... В этом феврале я встречаю свою тридцать вторую весну. И этой весной, как никогда раньше, мои ноздри тоскуют и сжимаются...

Мое тело никак не может вспомнить что-то важное...

И от этого ветра слезы наворачиваются на глаза.

Я просыпаюсь ночами. И долго лежу без сна. Никогда я не испытывал такой тревоги. Такой телесной тревоги...

И только вчера я все понял. Вчера, когда встретил этого парня на Рокетт.

И когда долго шел за ним. Шел по Рокетт, до тех пор, пока эта улица не превратилась в безликую, как вена старика, улицу на подходе к Пер-Лашез.