Ирен Немировски: Осенние мухи. Повести

«Время, время… — думала Татьяна Ивановна. — Живешь и не замечаешь, как быстро оно летит, а потом однажды дети становятся выше тебя аж на целую голову. Люличка теперь тоже совсем взрослая… Боже мой, кажется, еще вчера я говорила ее отцу: „Не плачь, Коленька, все пройдет, родной мой!“ А нынче он совсем старик…»

Карин стоял рядом с Еленой Васильевной. Увидев старую няньку, он вздрогнул и спросил тихим голосом:

— Сейчас, Татьянушка? Лошади поданы?

— Пора, батюшка Николай Александрович. Сейчас снесу чемоданы в сани.

Он опустил голову и сказал, нервно покусывая бледные губы:

— Ну что же, пора, значит, пора. Чего ты ждешь? Иди. Делай, что должна…

Николай Александрович через силу улыбнулся жене и привычным спокойно-усталым тоном произнес по-английски:

— Children will grow, and old people will fret [1] Дети вырастут, но старики не перестанут о них беспокоиться (англ.). … He так ли, Нелл? Идем, дорогая, думаю, нам действительно пора.

Карины молча переглянулись. Елена нервным жестом поправила черный кружевной шарф на все еще красивой шее.

— Я пойду с тобой, Татьяна, — повелительным тоном бросила она, и ее глаза полыхнули молодым зеленым огнем.

— Ни к чему это, барыня… Застудитесь…

— Какая разница…

Татьяна Ивановна молча последовала за своей госпожой. Они прошли по узкой пустой галерее. Давным-давно, в те времена, когда Елена Васильевна была женой графа Елецкого, она приходила летними ночами на свидание к Николаю Карину. Он ждал графиню в беседке в глуби не парка и через маленькую дверь проводил ее в дом, где все спали…

По утрам она иногда встречала на галерее старую Татьяну — та шарахалась в сторону и крестилась. Все это было так давно, что казалось теперь странным сном. После смерти Елецкого Елена вышла замуж за Карина… Поначалу она нередко ощущала враждебность Татьяны Ивановны, и это раздражало и огорчало ее… Она была тогда очень молода. Теперь все изменилось. Случается, она с печальной иронией ловит на себе взгляды старой няньки, в которых все еще сквозит осуждение, как будто барыня так и осталась для нее «грешницей, изменщицей», бегущей по липовой аллее на свидание с любовником. В такие мгновения Елена Васильевна снова чувствовала себя молодой.

— Ты ничего не забыла? — спросила она Татьяну Ивановну.

— Все собрала, Елена Васильевна.

— Снег все идет и идет… Вели добавить полостей в сани.

— Будьте покойны, матушка.

Они с трудом открыли скрипучую дверь террасы — снега и впрямь выпало очень много. Воздух ледяной ночи был напоен смолистым ароматом пушистых елок, откуда-то издалека тянуло запахом дыма. Татьяна Ивановна завязала платок под подбородком и побежала к сеням. Прожитые годы не согнули ее спины, она сохранила и силу, и легкость, как в ту пору, когда Кирилл и Юрий были детьми и ей приходилось выходить в сумерках в парк, чтобы увести их домой и уложить спать. Елена Васильевна на мгновение прикрыла глаза, и перед ее мысленным взором всплыли лица двух старших сыновей… Ее любимец Кирилл был таким красивым и счастливым мальчиком… За него она боялась больше, чем за Юрия. Она страстно любила их обоих. Но Кирилл… Нет, даже думать так грешно… «Великий Боже, защити их, спаси и сохрани, дай нам состариться рядом с любимыми детьми… Услышь мою молитву, Господи! Все в Твоей власти…»

Татьяна Ивановна поднималась по ступеням, стряхивая с платка пушистые хлопья снега.

Они вернулись в гостиную. Рояль умолк. Молодые люди тихо переговаривались, стоя в центре комнаты.

— Пора, мои дорогие, — сказала Елена Васильевна.

Кирилл сделал ей знак рукой:

— Мы идем, мама… Выпьемте на посошок, господа!

Все выпили за здоровье государя императора, царственной семьи, союзников и за победу над Германией. После каждого тоста они бросали бокалы через плечо, и лакеи бесшумно собирали осколки. Остальные слуги ждали на галерее.

Когда молодые офицеры проходили мимо них, они произнесли хором, как нудный затверженный урок:

— Прощайте, Кирилл Николаевич… Прощайте, Юрий Николаевич…

И только старый, вечно пьяный и печальный повар Антип склонил огромную седую голову к плечу и сказал громким хриплым басом:

— Пусть убережет вас Господь от болезней и немощи.

— Времена нынче уже не те, — ворчала Татьяна Ивановна. — Бывало, прежде, в такие-то дни. Да, и времена изменились, и люди.

Она вышла вслед за Кириллом и Юрием на террасу. Метель мела сильнее прежнего. Лакеи подняли фонари, осветив две великолепные беломраморные статуи Беллоне в начале подъездной аллеи и застывший в заснеженном великолепии старый парк. Татьяна Ивановна в последний раз перекрестила сани и дорогу, молодые баричи окликнули ее, подставили для поцелуя горящие от ночного ветра щеки: