Маша Трауб - Я никому ничего не должна

Вот и Лена до сих пор меня побаивается. Вздрагивает и вытягивается в струночку, когда я ее окликаю. Все крыльями хлопает, ждет похвалы.

Мне исполнялось шестьдесят. Лена тогда бегала с горящими глазами – хотела устроить юбилей, собрать бывших учеников, чтобы стол, тосты, поздравления, цветы.

– Зачем? – спросила я.

– Как зачем? – заклокотала Лена. – Это же такой повод, чтобы всем собраться.

– Мне это неинтересно, – сказала я, – и не нужно.

Лена тогда заплакала. Уронила голову на локти и заплакала.

– Я стараюсь для вас, а вам все равно, – хлюпала она.

– Ладно, собирай, – согласилась я, чтобы прекратить этот поток соплей и слез, – только я палец о палец не ударю.

Лене удалось невозможное. Она приготовила все дома, привезла ко мне бесчисленные склянки, пластмассовые контейнеры с едой. Сходила в салон и была при прическе.

– Александра Ивановна, все будут! Все придут! – щебетала она. – И Ирка Петрова, и Пашка Куницын. Помните? Ваш любимчик, между прочим.

– Ты ради Пашки все устроила? – спросила я.

– В каком смысле? – Лена застыла с тарелкой и ложкой.

– В прямом. Ты же в него была влюблена.

– Откуда вы знаете?

Я засмеялась.

– От верблюда. Лен, посмотри на себя. Тебе уже давно не четырнадцать. У Пашки сейчас наверняка трое детей, лысина, живот и импотенция.

– Двое, – прохрипела Лена.

– Что – двое? – не поняла я.

– Детей – двое. Он с женой давно не живет. То есть живут вместе, но он ее не любит.

– Это он тебе сказал? Когда ты его на мой юбилей приглашала?

– Он ничего мне не говорил. Сказал, что постарается быть.

– Если ради этого ты весь этот балаган устроила, то не стоило и затевать, – заметила я. – Это не чаепитие в школе и не дискотека в классе при выключенном свете.

Лена пошла плакать в ванную. Она так и в школе делала. Чуть что – бежала рыдать в туалет и пить хлорированную воду из-под крана, чтобы успокоиться. От нее всегда хлоркой пахло, когда она отвечала у доски.

Пашка Куницын, да, был моим любимчиком. Я и не скрывала. Талантливый оболтус, ничего не делал, но умел меня рассмешить. Красивый парень. Ресницы как у девочки, длиннющие, тонкий нос, подбородок. Я смотрела на него и гадала, кто из него вырастет? Про всех могла сказать, а про него не могла. Слишком талантлив, многое дано от природы. Слишком разболтанный и самоуверенный, чтобы это использовать.

Да, я видела детей насквозь. Чувствовала их, как рентген. Особенно маленьких, когда они только переходили в старшую школу из начальной. Я видела, кто может предать, кто умеет дружить, кто «вещь в себе» и таким и останется. Знала, от кого ждать подвоха, кто станет трусом, кто лидером. Видела, чьи таланты станут пшиком, сдуются, как воздушный шар, а кто тихой сапой будет идти к цели.

Лена в Пашку Куницына – явного лидера – была влюблена класса с пятого. Пашка любил всех и никого. Себя любил. Он даже у доски занимался самолюбованием. Работал на публику. Лене он позволял себя любить, как и всем остальным. Единственное, от чего его бросало в дрожь, – равнодушие. Он немедленно становился этаким «шармером» – увлекал, завлекал, производил впечатление и бросал, добившись цели. Я удивлялась – неужели никто не видит, что этот мальчик одинок, заброшен? Я знала, что его мама долго была в разводе и только недавно снова вышла замуж, родила еще одного сына. Пашка боролся за лидерство, за любовь, за внимание. Ему этого очень не хватало, как будто всеобщее обожание посторонних людей – учителей, одноклассников – могло ему заменить любовь мамы или хоть как-то компенсировать ее отсутствие. У нас с ним были странные отношения. Я не поддавалась его обаянию, а он и не стремился заполучить меня в свои сети. У нас с ним был негласный договор. «Я все про тебя понимаю, так что не трать свои силы понапрасну. Ты хороший мальчик, мне тебя по-человечески жалко, но я не буду ставить тебе оценки за красивые глаза. Работай, трудись», – говорила я ему мысленно. «Я все понял», – отвечал он.

Нет, мне он нравился. Перед экзаменами, на Восьмое марта, на День учителя приходил с букетом, расточал комплименты, морочил мне голову, рассказывал анекдоты, байки. Я хохотала.

Пашка был из тех, кто умеет «найти подход». Я была за него спокойна – он пробился в жизни, как я и думала. Я знала, что он обо мне не вспомнит без особой надобности. Не было в нем привязанности к прошлому, к людям. Он жил настоящим и будущим, а я была для него совсем уж «прошедшим временем».

Я уверена, что Лене пришлось его уговаривать прийти на юбилей. Или ему просто было скучно.