Вера Павлова: За спиной у музыки

Свеченьем обесцвечена,
загадочно лучится
беременная женщина
с засосом над ключицей.
Кто в лоне спит калачиком,
кто в сердце спит клубочком?
— Мне снятся только мальчики.
Наверно, будет дочка.

Щекотливым шепотком
рассказать тебе хочу,
как в роддоме молоком
залила очки врачу.
Наклонился: как дела?
Похотливо сжал сосок…
Брызнуло, оба стекла
зачеркнув наискосок!

Ромашковым лугом,
дорожкою тряской,
как пахарь за плугом,
иду за коляской,
пою по-крестьянски,
срываю ромашку:
Смотри! Из коляски —
глаза нараспашку.

Тшш, — говорила метла,
тсс, — говорила лопата,
ты под крылом снегопада
в красной коляске спала,
ты улыбалась во сне,
сыпался снег-второгодник,
думал о родине дворник,
о виноградной стране.

Посмотрели снегопад
от начала до конца.
Начинался невпопад —
крошки, перышки, пыльца, —
а потом так припустил,
так сгустился над катком,
что ребенок рот открыл
и ловил его, ловил
высунутым языком…

Кривые рожицы — Мам, не смейся! —
в тетрадке в клеточку — Пап, не трожь! —
— Что рисуешь? — Святое семейство .
И только Бог, как всегда, не похож .

Хризантемы в латунном тазике
(с дачи или по три рубля),
пучеглазые первоклассники,
незамужние учителя.
Не у всякого получается
сделать Кассу Букв и Слогов.
— Иринсанна, Орлов кусается!
— Ну и сволочь же ты, Орлов.

— Опять мечтаешь? — орали над самым ухом
чертежник, физик, военрук, физкультурник.
А я не мечтала — разве тут помечтаешь!
Точнее, мечтала о том, как ночью, в постели,
пригревшись под одеялом, обняв подушку
двумя руками, я помечтаю вволю
о тонком принце в доспехах из лунного света,
о доме в лесу у речки для самых любимых —
рояль в гостиной, собаки, велосипеды,
любые книги, какая хочешь одежда.
Хватит трех этажей, или сделать четыре?
Лодка, с парусом. Специальные крылья.
Волшебная палочка — мало ли, пригодится.
И, так и быть, таблетка от всех болезней.
О, как я буду мечтать! — шевеля губами
и пальцами ног, пылая, ресницы дыбом,
знобит занавеску, в серванте звенят сервизы…
В общем, примерно так, как теперь вспоминаю.

осень наступила
на подол двора
растеклись чернила
выводя физ-ра
девы-скороспелки
понеслись гурьбой
по секундной стрелке
против часовой

Росла в любви и нищете,
красивая, волевая,
живую воду в решете
носила, не проливая,
янтарной музыкой светясь,
ждала заветного бала…
Сбил с ног. Упала навзничь в грязь.
Ни капли не расплескала.

Крепко-накрепко забыто.
Вспоминать не смей!
Молоко пропало быстро.
Муж еще быстрей.
Отоспись! — Проклятый снится.
Удались! — Куда?
Помолись! — А как молиться? —
Грудь пустым-пуста.

Доченька моя худенькая,
съешь ложечку за папу,
он для тебя не поскупился
на лучший сперматозоид.
Доченька моя щупленькая,
ложечку — за второго папу,
он для тебя потрудился —
сделал тебе сестренку.
Доченька моя тощенькая,
ложечку — за третьего папу,
он для тебя постарался —
увез от тебя маму.
Доченька моя чахленькая,
ложечку — за четвертого папу,
пока он платит по счету
за мирный семейный ужин.

Отцветающая мать,
не перечь юнице,
не пытайся удержать
солнышко в темнице.
Ей — сиять и согревать
всех, кого попало,
мне — в потемках доставать
второе одеяло.

Тоска и скука
густой, усталой,
остывшей крови…
Роди мне внука,
и я оставлю
тебя в покое,
роди мне внука,
роди мне внучку,
роди мне двойню,
зазнайка, бука,
лентяйка, злючка,
гуляка, соня!

— Еще не знаю, за кого,
уже знаю, в каком платье:
сине-белом, без рукавов,
лодочки, без перчаток… Ради
этого — хоть сегодня в ЗАГС! —
острогруда, тонколица,
тусклый огнь в огромных глазах…
— Мам, а трудно разводиться?

Приехала дочь, заколки
усеяли пол и полки.
У нас их немало, полок,
но ей хватило заколок.
Уехала. Проводили.
Искали. И находили
на улицах, в парках… Чудо! —
Твои невидимки — всюду.