Фрэнк Харди - Власть без славы. Книга 1

— Понятно, Джек.

— И сначала кричите с места и только после этого бросайте яйца. Особенно кричите про то, что Джоггинс спутался с одной женщиной и что она ждет ребенка. Полезайте на левую галерку. Оттуда очень удобно бросать яйца.

— Я не стану бросать яйца, — сказал Барни Робинсон. — Я сяду в партере и буду прерывать оратора с места. — Барни не имел ни малейшего желания попасть в лапы полиции накануне путешествия за океан. После покушения на О’Флаэрти он ушел от Джона Уэста; но когда тот предложил ему должность импрессарио Сквирса, он согласился, хотя Флорри лишь скрепя сердце одобрила это решение.

Когда все ушли, набив карманы тухлыми яйцами, Джон Уэст спросил Барни Робинсона:

— Сколько билетов ты велел напечатать?

— Сотню штук, и почти все разошлись. Джоггинса хватит удар, когда он узнает, что мы у него стянули пригласительный билет и наделали таких же. Это просто coup d’Etat [5] Государственный переворот (франц.). , как говорят французы.

В это время сам мистер Джоггинс приближался к зданию театра под охраной двух высоченных полицейских. Его преподобие сильно волновался; шел он вприпрыжку, словно подошвы у него были на пружинах; на каждый шаг полицейских приходилось два его шажка, и по сравнению с ними он казался просто карликом.

Джоггинс являл собой законченный тип «святоши»: маленького роста, с худым бледным лицом и фанатическим огоньком в глазах. Для него семь смертных грехов были: карты, пьянство, игра на скачках, сальные анекдоты, содержание домов терпимости, разврат и общение друг с другом юношей и девушек. Джона Уэста он считал самим сатаной, а всю шайку — ангелами его. Джоггинс открыто хвастал тем, что ведет счет посетителям Столичного клуба и заведения мадам Брюссельс. Он, не краснея, признавался, что летними вечерами шныряет по паркам и по берегу реки, подглядывая из-за кустов за парочками.

Его преподобие метал громы и молнии, клеймя азарт и пьянство, однако весьма равнодушно взирал на то, что беднота ютится в трущобах и терпит нужду, а богачи наслаждаются жизнью в роскошных особняках. Он объявил крестовый поход против греховности неимущих и милостиво отпускал грехи имущим. Если существуют бедные — на то «воля божия». Пусть бедняк смиренно переносит испытания, и он будет вознагражден на том свете.

«Блаженны нищие, яко тех есть царствие небесное»; а пока что на земле они «всегда с нами», и поэтому нужно благодетельствовать им словом божиим, даровой похлебкой и гнилыми яблоками, а то и выдать одеяло в зимнюю стужу. Но главное — ладо оградить бедняка от самых страшных зол: от азарта, пьянства и распутства.

Самого себя Джоггинс, однако, не сумел уберечь от соблазна и вступил в тайную связь с молоденькой учительницей воскресной школы. Он не мог ни афишировать этой связи, ни заявить о своем намерении жениться, ибо во что бы то ни стало хотел сохранить ореол воинствующего безбрачия.

Как многие тупые, ограниченные люди, Джоггинс не лишен был своего рода безрассудной храбрости. Он в самом деле организовал массовое движение против всех видов порока; особенно доставалось от него игорным притонам Джона Уэста.

— Народ просто валом валит сегодня, — сказал Джоггинс, увидев, что толпа заполонила весь тротуар перед театром. — А головорезов Уэста нет и не будет, потому что вход только по пригласительным билетам.

Они вошли с черного хода, и оба полицейских уселись за кулисами. Священник, который должен был открыть собрание, сказал Джоггинсу:

— Зал полон до отказа. Хвала господу, сегодня по крайней мере здесь только наши сторонники.

Они посмотрели сквозь отверстия в занавесе на переполненный гудящий зал. Маленькие глазки Джоггинса быстро оглядели публику. Несомненно, сегодня гораздо больше, чем обычно, хорошо одетых, приличных людей. Но… возможно ли? О, господи! Он, он, конечно он!

— Ваше преподобие, — прошептал Джоггинс, — взгляните на задний ряд. Это же Ренфри. Ей-ей, он. Вон там, видите? Сигару, разбойник, курит!

— Боже милостивый, а ведь верно, он! И с ним вся шайка Уэста. Откуда у них билеты?

— Украли, должно быть. Как только бог терпит такое злодейство? — Джоггинс вздохнул и прибавил с видом мученика: — Они рассажены по всему залу. Быть беде!.

Двери пришлось закрыть раньше назначенного часа, Джоггинс и председатель боязливо подошли к столу, поставленному посреди сцены, а представители прессы и полногрудая певица, которая должна была выступать в этот вечер, уселись за ними у стены, Джоггинс дрожащими руками налил себе воды в стакан, а председатель объявил, что мистер Джоггинс, который слишком хорошо известен, чтобы нужно было рекомендовать его публике, будет говорить сегодня «о Мельбурне, погрязшем в грехах и безумствах».