Фрэнк Харди - Власть без славы. Книга 1

Наконец полицейский заговорил:

— Ваша лавка в моем участке. К нам поступили жалобы, что здесь работает тайный тотализатор.

Зимний ветер, врываясь в дверь лавки, трепал брюки молодого человека, и было, видно, что у него очень кривые ноги.

Издали именно эта кривоногость казалась самой разительной чертой его наружности, но при ближайшем рассмотрении сильнее всего поражали его глаза. Холодные, непроницаемые, словно отлитые из стали, они были слишком близко поставлены, глубоко сидели в орбитах и глядели колюче и зорко. Большие уши, расположенные очень низко на грушевидном черепе, придавали его лицу хищное выражение, усугубляемое выдающимся вперед подбородком; над высоким покатым лбом, точно петушиный гребень, торчал клок волос. Нос у него был прямой и острый, губы тонкие и всегда плотно сжатые. Ему было двадцать четыре года; звали его Джон Уэст.

Позади Джона в полутемной лавке стоял его брат Джо. Он был на год моложе Джона и сложением напоминал старшего брата, но в наружности его не было ничего примечательного.

Так же как и полицейский, он не спускал глаз с монеты, которая, поблескивая в полумраке, взлетала вверх и снова падала на ладонь Джона.

Джон Уэст ответил не сразу.

— Я вам уже сказал, — проговорил он громко и с расстановкой, — что здесь торговля чаем и больше ничего. — Глаза его не следили за монетой — они впились в лицо полицейского. — Взгляните сами, констебль Броган: в окне — цибик, на полках и под прилавком ящички и пачки чая. Торговля чаем. Кто-то наговорил на меня. Вам нужно только доложить, что произошла ошибка, и все уладится.

— Видите ли, мистер Уэст, мы обязаны расследовать все заявления. Нам сообщили, что почти каждый день и особенно по субботам в этой лавке полным-полно народу, но никто не покупает чаю. Я, может, и верю, но… гм… мне приказано обыскать лавку. — Броган наконец отвел глаза от взлетающей монеты и посмотрел Джону прямо в лицо. Тот, словно прочитав в глазах полицейского некий сигнал, внезапно перебросил ему золотой; полицейский подставил руку и ловко поймал монету. После этого констебль воровато оглянулся по сторонам и, покраснев как рак, опустил голову.

— Вы сами видите, что вас обманули, — сказал Джон Уэст. — Здесь просто торгуют чаем. Так и доложите, и все уладится.

Джо Уэст, напряженно следивший за разговором брата с полицейским, глубоко перевел дух, когда тот, сунув монету в карман, проговорил:

— Я доложу, что здесь торгуют чаем — и все.

Констебль Броган потоптался на месте, открыл было рот, словно собираясь что-то добавить, потом повернулся и зашагал прочь.

Джон Уэст дал констеблю отойти подальше, потом сказал брату:

— Я говорил тебе, что сумею все уладить, но я никак не думал, что это так просто. — Голос его, ровный и спокойный во время разговора с полицейским, теперь звучал глухо и напряженно. — Пойду потренируюсь в футбол. Запри лавку и смотри не забудь унести все билеты домой. — Он прошел в комнату за лавкой и вернулся со шляпой в руке. — Скажи маме, что я буду дома к шести.

Джон Уэст быстро зашагал по улице. Когда с ним поравнялся трамвай, он вскочил на открытую площадку. Трамвайная линия между Керрингбушем и Мельбурном была проложена недавно, и всякий раз, когда мимо проносился громыхающий, дребезжащий вагон, прохожие останавливались, чтобы поглазеть на это новшество.

Джон Уэст следил за руками вожатого, передвигающего рычаги, но мысли его были заняты не техническим устройством трамвая. Он испытывал какое-то новое чувство, какую-то окрыленность, еще не понимая толком, откуда она. Он знал одно: чувство это вызвано тем, что ему удалось сунуть взятку полицейскому.

Когда мода на тайные тотализаторы докатилась из Сиднея до Керрингбуша, многие, в том числе и его брат Джо, пробовали заняться этим делом, но полиция постоянно накрывала их. А вот он, Джон Уэст, сумел подкупить полицию. От этой мысли в нем пробуждалось смутное сознание власти. Какие-то новые жизненные силы заиграли в нем, как только он заставил полицейского отказаться от обыска. Раньше он думал, что полицейских надо бояться, что это люди, которые карают нарушителей закона, а теперь оказалось, что он может сторговаться с ними — по крайней мере с одним из них — за золотую монету.

Мимо проносились знакомые с детства картины, но он не замечал их: запертые на замок лавки с закрытыми ставнями; старые ветхие дома; ряды строений поновее; там и сям — брошенные недостроенные здания; надписи в окнах — «сдается»; кучка оборванных безработных перед станцией, где конка меняла лошадей, когда еще не был проведен трамвай; исхудалые дети, тихо играющие в канавах; старик пастух, гонящий коров с берега реки; закрывшаяся обувная фабрика; подводы, коляски, одноколки; длинная очередь угрюмых людей перед домом Армии Спасения, дожидающихся выдачи даровой тарелки супа; мужчины с бакенбардами, в цилиндрах, толпящиеся у запертых дверей банка, все еще надеясь на чудо, несмотря на объявление «Закрыто ввиду реконструкции». Джон Уэст слышал накануне, что несколько банков лопнуло и что «тяжелые времена», длившиеся уже три года, станут теперь еще тяжелей.