Зои Хеллер - Хроника одного скандала

Частью ради удовольствия подруги, а частью из-за фотографий (они убедили меня, что с Шебы нельзя спускать глаз) сегодня я сопровождала Шебу в ее втором посещении церкви. Объявление на доске в вестибюле именовало утреннюю службу «Прославлением Господа нашего a.m.». Я очень тихо, на ушко, отметила для Шебы этот вопиющий американизм. Вообразите — она не отреагировала. Хоть бы губы в улыбке дрогнули. На протяжении всей службы с лица ее не сходило выражение райского блаженства, а когда пастор Дес призвал свою паству «вкусить плоти и крови Господней», я была потрясена: Шеба поднялась со скамьи вместе с большинством прихожан. Я было решила, что это недоразумение и Шеба просто не знает, для чего люди выстроились в очередь. Оказывается, еще как знала. Это я была в неведении, что она исповедалась и приняла причастие в свой первый приход сюда, вместе с моей сестрой.

Дейв и дети остались после службы в церкви, помогать с пасхальной кухней, а мы с Марджори и Шебой вернулись домой готовить обед. Шеба трещала без остановки — на все лады расхваливала гимны, до небес превозносила пастора Деса. И в конце концов свернула на тему любви.

— Мне иногда кажется, что весь прошлый год я была словно зачарована. Что такое влюбленность, если подумать? Соглашение двоих о взаимном обмане, верно? А когда срок соглашения истекает, остается пустота. В том-то мы и отличаемся от верующих. Любовь к Нему бесконечна. И Он никогда не предает. Помню, я прочла у одного автора фразу, что любовь (он имел в виду земную любовь, между людьми) — это загадка, и как только находится разгадка, исчезает любовь. В то время я этих слов не поняла, а сейчас вижу всю их правоту. Тот писатель в точку попал, верно? — Взгляд Шебы искал согласия Марджори.

Та улыбнулась, но промолчала. Пока длился шальной монолог Шебы, я сидела как на иголках, в страхе, что она чем-нибудь оскорбит религиозные чувства моей сестры. Не стоило беспокоиться. Старушка Марджори, несчастное создание, так и не уразумела, о чем вела речь Шеба.

Вот я и приступаю, не без внутреннего сопротивления, к воссозданию событий декабря 1997-го. Для меня это самая болезненная часть рассказа — в немалой степени из-за того, что я вынуждена (исторической правдивости ради) признаться в собственном поступке, достойном всяческого порицания. Прочитав нижеследующую историю, кое-кто сурово меня осудит. Таким отвечаю сразу: ни одно, даже самое жесткое, ваше мнение по взыскательности не сравнится с моим личным судом над собой. Мое раскаяние в собственных промахах безгранично. И если описание декабрьских событий покажется вам чрезмерно скрупулезным и в какой-то степени осмотрительным, то причина кроется не в моей надежде себя обелить, а, напротив, в желании быть предельно, беспощадно правдивой.

Декабрь начался тяжело как для Шебы, так и для меня. У Шебы возникли проблемы с Конноли. Она чувствовала, что его любовный пыл иссякает. С каждой встречей поведение мальчишки отдавало все большей бесцеремонностью, даже равнодушием, а два свидания оставили у Шебы отчетливое ощущение того, что ее «терпят». Она не сразу нашла в себе силы признаться мне в своих подозрениях. Думаю, ей казалось, что, произнеся вслух, она придаст им неискоренимо официальный статус. Впрочем, ей недолго удавалось скрывать свои муки, уж очень сильны они были.

— Он меня избегает, — проныла она однажды вечером, когда мы уходили из школы. — Он хочет бросить меня, я чувствую! И чем больше он отдаляется, тем я больше скулю при нем.

Этот роман, по словам самой Шебы, постепенно уводил ее в дурманящий и немного слезливый самоанализ. Ее переполняло ощущение значительности каждого момента — словно она была настроена на великие, печальные истины жизни. Никогда прежде влюбленность не возбуждала в ней таких острых эмоций. С Ричардом в период его жениховства все было легко, беззаботно. Нынешнее состояние, сказала Шеба, можно с натяжкой сравнить разве что с последней третью беременности, когда любая мелочь могла довести ее до слез.

Шеба завела обыкновение писать Конноли длинные меланхоличные письма, где с тоской анализировала свои чувства, вновь и вновь признавалась в страстной любви. Отсылать их по почте было рискованно, и Шеба отдавала письма адресату прямо в руки в конце свиданий. (Встречаясь с ней в следующий раз, Конноли, бывало, просил объяснить значение того или иного слова.) До сих пор не знавшая ревности, Шеба теперь мучительно ревновала Конноли. На последнем свидании Конноли упомянул о предстоящей в выходные вечеринке — и Шеба впала в отчаяние. О жизни вне школы он прежде редко говорил, не поддаваясь даже на расспросы Шебы. Неужели теперь сознательно решил помучить? Шеба пыталась успокоиться, но перед глазами упорно мелькал образ Конноли с пластиковым стаканчиком ром-колы или в танце с гладкокожей девчонкой в ничего не скрывающем платье.