Петр Краснов - Заполье. Книга вторая

— Честные свидетели тоже нужны.

— Нужны, — серьезно уже согласился тот. — Значит, без протокола все-таки?

— Без галстуков. Чтоб не затянули их ненароком…

Понятливым оказался Желяев, что и ожидать следовало, с лету ловил все и даже забрасывал вопросы в те предположения базановские, в каких тот не вполне уверен был и потому умолчал о них. Об остальном же рассказал почти все, с усатого начиная.

— Как видите, факта прямого ни одного, что тут протоколировать? Но этого-то вам вряд ли кто расскажет, разве что мути нагонят.

— Похоже, что так… — раздумчиво покивал Желяев лысеющей с темени головой; и добавил, проговорил твердо уже: — Значит, вероятность реванша очень велика. Иначе не пошли бы на такое.

— Надо ж, вы и словцо мое употребили: реванш… Высока. Потому, честно говоря, и пришел к вам. Может, раскрутите дело, а заодно и реваншистов остановите…

— Но это если по вашей версии. А у меня ведь может и своя быть… Разрешите, в случае чего, иметь? — с усмешкой глянул следователь на Ивана; паузу сделал понятную, ответа не требующую, и неожиданно спросил: — Жалко вам его, Воротынцева?

— Жалею, очень. Сказать, что порядочный, — всего не знаю, не скажу. Но упорядоченный, с идеей, да хоть по газете судить можете, держал же, позволял. Думающий был человек, на голову выше окруженья своего…

— В каковую и стрельнули, — вздохнул Желяев, поднялся с покряхтываньем, не по летам грузен был. — Выровняли. Нет, все это ценно весьма, спасибо. Если что проявится еще — звоните, прошу. — И с другим вздохом сказал: — Дожили, большой ложкой расхлебываем теперь. Эка угораздило нас — допустить, чтобы все дерьмо человеческое наверх выплыло, командовать взялось всем… Но это не для газеты я, само собой, а то еще пропишете… С вас станется, с журналюг.

— Взаимно и у меня просьба: фамилию мою — нигде и ни в каком контексте. Газете трудно теперь, сами видите.

— А кому легко?..

Но как моментально понял Желяев высокую вероятность реванша! И глянул на часы: нельзя исключить даже, что он в действии уже… Неужто не постыдятся, не предадут земле сначала? Не должны, это было б совсем уж вызывающим; и ему, и газете крайне нужны те два-три дня, чтобы следователь успел потаскать их на допросы как свидетелей, остудить, заставить осторожничать — Мизгиря первого, сразу, о чем и попросил особо Желяева…

Ждать долго пришлось, он даже позвонил Народецкому, благо повод — соболезнование — не надо искать; но та же сотрудница, баба тертая, отвечала, что пока не вернулся шеф: «Видно, ищет для нас работы побольше…» Смела баба, ничего не скажешь, да как бы не нарваться ей на дядю, а того хуже, на тетю серьезную… От скуки жизни шуткует, от тягомотины ее, юридической в том числе. И молодой начальник ее из тех, пожалуй, кто некую иронию всегда вызывает у бывалых людей, вольную или невольную.

Да и в самом деле, если задержался, так ведь не на заседание же только поехал шеф ее в новое здание-стекляшку концерна — куда уже готовился, кстати, переехать со службой своей.

И звонок наконец: «Подойдет к вам сейчас, Иван Егорович, практикантка моя — с некрологом и фото. Кстати, и в другие газеты пошлем тоже. Если что не так, то позволительно подредактировать как-то… э-э… приукрасить, что ли. На ваше отдаем усмотрение, профессионализм». — «Ну, профессионалы — это в похоронном бюро… Что долго так на заседании? Или уж решали чего?» — «Да, представьте себе. Ибо без руководства риски, сами понимаете, весьма увеличиваются, и только здоровая преемственность может спасти от случайностей рынка, от смуты управленческой, дезорганизации… Да, избрали председателя — чтобы умерить, как очень емко выразился Владимир Георгиевич, известную разноголосицу в правлении, могущую привести даже и к распаду концерна; и вообще, весьма даже убедительно выступил…» — «И — кого?» — «Заботника финансов наших, хорошо известного вам Виталия Сигизмундыча Рябоко-быляку, он же и управляющий банком… нет, вполне-таки равновесная фигура, я бы сказал — равноудаленная от наших русских крайностей, какие, согласитесь, чреваты…»

Впору было шваркнуть трубку… или — трубкой? Нет, пусть выболтается; в любом случае связь с ним нельзя рвать, терять. Опередили опять, и в этом не то что чувствовалась, но впрямую явлена была хватка парадоксалиста записного, а на деле… Кто на деле, вот вопрос — который скоро, похоже, станет уже несущественным для него, для его — именно — газеты и дела самого, каких попросту не будет.