Бен Хетч - Всюду третий лишний

– «Пи» – это сокращенно пирог?

– Да нет, Карлос, «пи» – это математический символ, связанный с кругом.

– А если пирог, то какой – яблочный, мясной? – задумчиво, как бы не слыша наших доводов, вслух размышлял Карлос.

– Да нет же, Карлос, это не пирог. Помнишь, на прошлой неделе мы разбирали символ «эта»?

– Кот-л-ета.

– Да нет же, Карлос, ну при чем тут котлета? Почему ты всегда думаешь только о еде? Карлос, куда ты?… Мистер Эйрис, мистер Эй-рис, Карлос снова хочет сбежать.

Между мной и Дэнни не возникало чувства ревности из-за того, что Карлос внезапно вторгся в наш двойственный мужской союз, потому что он по-своему понимал свое место и свою роль. Ведь мы-то были братьями, а он был чужаком по прозвищу Мануэль.

С третьего года мы начали изучать итальянский язык с учительницей миссис Гренли; буквально с первого урока у нас появилось желание прилеплять окончание «о» к некоторым словам, среди которых самым приятным для слуха было «Уже полчетвертого. Время идти по домо». Иногда Карлос, впадая в шкодливое настроение, пользовался этим шутливым лингвистическим приемом, пытаясь вбить клин между мной и Дэнни.

– Unofriendos? [13]– спрашивал он Дэнни или меня, склонившись с одним из нас над кульком с конфетами или обнаружив в пакете с чипсами лишний мешочек соли, что приводило его в неописуемый восторг.

– No, duo, [14] – жестко и решительно обрывали мы, грозя ему пальцем, и Карлос никогда не спорил и не возражал, и только его нижняя губа слегка дергалась, что обычно являлось свидетельством лицемерного сожаления по поводу не совсем корректного поведения.

К концу третьего года вокруг нашей троицы сформировалась небольшая, но устойчивая группа ребят. Она не была обычной подростковой компанией, и, возможно, если вдуматься, наша коллекция покалеченных медведей имела с ней много схожего. Наша группа была как бы копией группы, выведенной в «Героях Келли», [15]но действующей на игровой площадке, вернее, той ее части, которая по общему молчаливому согласию была отдана в распоряжение школьных изгоев. Саймон был глух на одно ухо из-за того, что в последний год учебы в предыдущей школе кто-то, с кем он не поладил, бросил в него французскую хлопушку-шутиху. Родители Роджера были религиозны, и, что еще хуже, ему никогда не разрешалось смотреть ни вестернов, ни полицейских сериалов. Роберт родился недоношенным, да еще с желтухой, и его физическое развитие было настолько заторможенным, что к шестнадцати годам у него не было ни единой волосинки на лобке, а тощее как макаронина тело подходило разве что десятилетнему ребенку. И, наконец, еще одна примечательная личность в нашей компании – Фрейзер Добб, или «Вздернутый стручок» – этим прозвищем, которое намертво прилипло к нему, он получил за то, что однажды в душевой для мальчиков у него непроизвольно случилась эрекция.

По нам одним ведомым причинам мы никогда не стремились проникнуть ни в одну из крутых групп, существовавших в школе. Карлос был испанцем. Он все еще говорил с легким акцентом, и всякий раз, когда он приближался к ним настолько, что вот-вот мог бы быть принятым за стоящего парня, по второму каналу Би-би-си начинали крутить «Башни Фолти», [16]и ему не оставалось ничего другого, как снова отступить на задний план. Для Дэнни период полового созревания, совпавший с четвертым годом учебы в этой школе, был сопряжен с такими внутренними терзаниями, которые он с трудом выдержал. Всякий раз, когда при нем кто-либо упоминал в разговоре о девственности, растлении малолетних или гомосексуализме, он тяжело и мучительно краснел.

Что касается меня, то на третьем году учебы обнаружилось, что моему здоровью и общему состоянию угрожало неизлечимое заболевание, выражающееся в редко встречающемся нарушении мышечной координации, известном в медицине под названием синдрома Пшена – Барре, сделавшее мои конечности мягкими и дряблыми, по причине чего Дэнни в течение трех недель должен был возить меня по школе в инвалидной коляске. Всякий раз, когда я появлялся на уроке с опозданием, находился кто-либо, готовый протянуть мне руку помощи, и возглашавший на весь класс:

– Мисс, у него брали пункцию.

В последние годы в школе, несмотря на то что среди нас не было ни отчаянных зубрил, ни отъявленных нарушителей дисциплины и порядка, наши родители, ученики младших классов, а подчас и учителя относились к нашей группе с неприязнью и даже с некоторым презрением. Изменить сложившееся отношение к нам не смог и Саймон Скелетон, слывший школьным записным остряком; он первым подметил, что все мы низкорослые и все с физическими изъянами, а поэтому дал нашей компании прозвище «Белоснежка и семь гномов» (Дэнни, у которого была чистая белая кожа, был удостоен сомнительной чести именоваться Белоснежкой).