Бен Хетч - Всюду третий лишний

– Это цена, которую платишь за то, что тебе бывает хорошо, – сказал я. – Ведь за все надо платить.

В полночь мы перетащили телевизор в спальню, чтобы досмотреть фильм до конца. Закрывая на ночь входную дверь, я почувствовал какую-то странную удовлетворенность; Люси почувствовала то же самое.

– Вот и все, ни звонков, ни гостей, – сказала она.

Я натянул моднейшую пижаму – рождественский подарок Люси, купленный в Таиланде, – Люси надела свою, и мы обнялись, а между разговорами на этой подготовительной стадии, когда мы могли еще контролировать себя, время от времени нежно и бережно обнимали друг друга. В нашем общении была одна фраза, которая больше, чем любая другая, выражала силу нашей любви. Мы никогда не говорили друг другу «Я тебя люблю». Мы говорили: «Прошу тебя, пожалуйста, будь осторожен». В действительности эту фразу следовало понимать, как «Я не смогу жить дальше без тебя».

Пока мы досматривали фильм, я не переставал, подражая Джо Пеши, обзывать Люси кобылой и упрекать ее за недостаточно уважительное отношение ко мне, конкретно выразившееся в том, что пижамная куртка не была, как обычно, положена под мою подушку. Затем мы еще немного пообнимались и покатались по кровати, после чего, откатившись к противоположным спинкам, протянули друг другу руки и сразу лее начали смеяться. Наши головы одновременно пронзала одна и та же мысль – как здорово, что мы живем вместе. И ведь это было не чем иным, как самым настоящим преступлением, что Люси и я, по сути еще дети, могли так надолго расстаться и жить пустой жизнью, не заботясь друг о друге. Это воспринималось как некая легенда из анналов Службы социальной помощи – «Родители отказались от них, и долгое время им пришлось самим добывать пищу и одежду, пока об этом не стало известно окружающим».

Мы пользовались тремя пуховыми одеялами, которые всегда по настоянию Люси были в нашем хозяйстве, поскольку их вес внушал ей спокойствие и чувство защищенности. Одним одеялом она обернула ноги, а его верхний край с небольшим зазором, через который под одеяло проходил прохладный наружный воздух, охватывал ее талию. Я наклонился к ней и предложил сыграть в слова без «С» и «К». Смысл игры состоял в том, чтобы по первому слову, названному противником, предложить устойчивое словосочетание из двух слов, но второе слово не должно начинаться на запрещенные «С» или «К». Суть в том, что надо действовать быстро и суметь загнать противника в капкан. Я думал, что смогу припомнить все ранее придуманные капканы, но не смог.

– Английская.

– Э… соль. А черт, надо было сказать «булавка». Вылетело из головы.

Я задумался, теребя волосы на затылке.

– Завещание, – сказал я.

– Имущества, – сказала она.

– Барашек, – сказал я.

– Жертвенный, – сказала она.

– Выходи за меня замуж, – сказал я.

Наступила долгая пауза.

– Да, – сказала Люси.

И мы оба расплакались.

Это произошло спустя неделю после того, как я сделал Люси предложение. Я позвонил отцу, чтобы еще раз убедиться в том, что окончательная дата продажи дома на Бич-роуд назначена на следующий день. После этого я перебрал вырезки из газет с моими публикациями и аккуратно сложил их в папку, которую подготовил к интервью в брайтоновском «Аргусе», назначенном на завтра. Ближе к полудню я позвонил в гараж, договориться о том, когда можно будет забрать машину Дэнни, которая находилась у них, так как необходимо было закрепить глушитель. Сначала я решил поехать на Бич-роуд завтра, в последний день перед продажей, но когда ехал на автобусе в гараж, то решил, что поскольку буду на колесах, то смогу побывать там и сегодня.

По дороге я все время крутил ручку настройки приемника, надеясь услышать песню Донны Льюис, которая напоминает мне о Дэнни и поднимает настроение, но так и не услышал. Потом, двигаясь по Чизвикской кольцевой развязке, я услышал позади звуковой сигнал. Обернувшись, я заметил на заднем сиденье старую коричневую перчатку Дэнни, что буквально привело меня в состояние шока. Я уже некоторое время ездил на этой машине, но ни разу прежде не видел перчатки. Должно быть, она была где-то в складках дивана и оказалась на виду во время нашего переезда в Илинг. Я изогнулся, достал перчатку и надел ее на руку. Руки у Дэнни очень маленькие, и перчатка сжала мою кисть так, что я не мог охватить пальцами руль. Но у меня было такое ощущение, как будто я держал в своей руке руку Дэнни.

На Бич-роуд все было как прежде, но я старался подметить любое, даже самое незначительное изменение, чтобы почувствовать, что сейчас я наношу прощальный визит этому дому. Проезжая по проезду, я услышал шум в дренажной трубе, похожий на гудение локомотива, преодолевающего на малой скорости крутой подъем. На крюке для шланга, из которого наполнялась бочка для полива цветов, я обнаружил старый запасной ключ от входной двери. Он почернел, а в некоторых местах даже покрылся ржавчиной, однако легко вошел в скважину и без усилий повернулся. На коврике за дверью лежал счет за включение телефона, выписанный на имя Маккензи – семьи, которая должна была вселиться в дом. Я переступил через него и закрыл за собой дверь: сначала до моих ушей долетел хлопок двери, а затем как будто раздалось эхо: после того, как дверь закрылась, по ее деревянной поверхности ударил металлический дверной молоток.