Александр Беляев - волчья жизнь, волчь законы...

За раздачей появились две слоноподобных поварихи. Одна из них широколицая, с румяными, в прожилках, щеками, тётя Ростя (Фомичова любовница), напялив на пузо засаленный фартук, ловко принялась разливать по тарелкам суп. Фомич, постепенно отходя от гнева, ложкой накладывал горячее пюре, гуляш, поливал соусом. Однако солдатская очередь по-прежнему не двигалась. Не хватало ещё одного лица – хлеборезки Любки, молоденькой бойкой девушки.

Но вот, наконец, и она: лёгкая, шустрая, на бегу застёгивающая свежий накрахмаленный халат. Изгибая стройный стан, она быстрым движением поставила на раздачу тяжёлый металлический ящик с резаным хлебом. И замелькали её тонкие, слегка тронутые загаром руки, раскладывая в тарелки по три куска чёрного хлеба. (Белый давали только на ужин и завтрак.)

Вдоль раздачи один за одним, полноталым ручьём текли проголодавшиеся за день бойцы, брали хлеб и двигались дальше, а Любка, поправляя выбившийся из-под шапочки локон, продолжала отпускать солдат. Некоторые из них – в основном «гуси» – просили:

– Любаш, дай ещё кусочек?

– И мне, если можно?..

И Любка никому не отказывала, а Фомич, если замечал, выхватывал из рук солдата кусок, орал:

– Не хрен. Обойдёшься и тремя. Вон, какую харю наел. Проваливай, давай! Не задерживай очередь. Я кому сказал?! – и в руках его появлялся тяжелый черпак.

Дробышев, проходя мимо Любки, с волненьем сказал:

– Здравствуй, Любочка! Прекрасно выглядишь.

– Спасибо, – красиво и просто улыбнулась она, задержавшись глазами на его фигуре. Любка почему-то положила ему на тарелку четыре куска, хотя он и не просил. От неё тёк тонкий, еле уловимый запах духов, смешиваясь с обычными, свойственными всем столовым запахами.

Проходя мимо Фомича, толстый розовощёкий весельчак спросил:

– Как дела, Николай Фомич?

– Нормально, – буркнул тот.

– Нормально – это как? ниже колен?

– От я тебя сейчас, – пригрозил Фомич,– черпаком по хребтине…

Сзади в дружном хохоте затряслись солдаты, задрожали порожние тарелки на раздаче.

– Фомич, ну что ты такой злой? – не унимался весельчак.– Ты будь попроще, и люди к тебе потянутся.

– Ах, ты мразь! – Фомич схватил лежавший на лавке черпак, но, когда повернулся к раздаче, увидел лишь массу довольных улыбок на глумливых солдатских физиономиях. К его глубокому сожалению, наглой, румяной, лоснящейся жиром морды среди них не было. Вдруг откуда-то снизу, из-под раздачи послышался осторожный голос:

– Щас к людям, надо помягше, а на вопросы смотреть поширше.

Вконец выведенный из себя Фомич, зачерпнул из котла горячего компота, с вздувшимися на тонкой стариковской шее жилами, с перекошенным от бешенства лицом, заорал:

– В стороны! Ошпарю! – и плеснул за раздачу.

– А-а, – завывая, подскочил весельчак. Компот попал ему на затылок и на спину.– Ты что, старый козёл? Совсем умом рехнулся? Идиот! Дебил! Тебе лечиться надо! Совсем одурел на старости лет…

– Что больно? – с издёвкой спрашивал Фомич, оголяя в улыбке чёрные гнилые зубы.– Зато бесплатно,– восторгу старика не было предела.

– Я тебе сейчас дам бесплатно, старый валенок! Я тебе по башне сейчас настучу, дебил!

Впрочем, вскоре, ругань прекратилась, и жизнь в столовой потекла своим чередом. Солдаты с подносами в руках рассаживались за столы, принимались за обед.

* * *

Рядом с Дробышевым за одним столом сел Виктор Арбузов, светловолосый, угловатый парень с острыми, как у коршуна, плечами и треугольным лицом. Он призывался из-под Херсона.

До армии Арбузов имел криминальное прошлое. Едва не «подсел» за вымогательство. С дружками, втроём, изметелили паренька, велели украсть ему у родителей сотню долларов.

– Не дай бог приведёшь на стрелу мусоров, – сказал Арбузов, ткнув в живот стволом газового пистолета.– Выйду из зоны, получишь пулю в печень. А ещё учти…за неподход на стрелу ещё сотня баксов!..

На «стрелу» паренёк пришёл не один… с отцом…

Отец, с виду щупленький очкастый мужичонка, выхватил из полушубка кусок арматурины, а когда Арбузов пытался вытащить запутавшийся в кармане пистолет, ударом в кисть перебил ему руку; перехватил арматуриной горло, зажимая кадык, процедил:

– Задушу, мразь…задушу, с-сука…как щенка паршивого, – говорил он, передавливая горло. Арбузов с посиневшим лицом хрипел, цеплялся за арматурину, хватал руками воздух.

– Если ещё раз, – продолжал отец паренька,– ты или кто-нибудь из твоих дружков поганых моего сына будет трогать, придушу.